Я кашлянул, старший лейтенант обернулся и застыл, будто увидел что‑то явно противозаконное.

– Вы откуда? – спрашивает он.

Мы молчим. Мы улыбаемся. Мы – дома.

– Как вы здесь очутились? Минуту назад тут никого не было, – наступает на нас инспектор ГАИ.

– А мы поднялись вон оттуда. – Я указываю на обрыв.

– Чья это машина?

– Моя. Разрешите? – Я подхожу к машине, вынимаю из лежащего там пиджака права и паспорт.

Инспектор внимательно изучает документы.

– Так почему же вы ее бросили?

– А мы не бросили, мы отлучились.

– Куда? – выдохнул инспектор.

– Мы погулять пошли, – мямлю я, не в силах придумать ничего более умного.

– Где же здесь гулять? – удивляется инспектор. – По этим кручам?

– Вот‑вот! – подхватываю я. – Замучил меня приятель. Любит горы.

– А кто этот ваш приятель? – строго спрашивает инспектор, оглядывая Мартина.

Я отвечаю почти шепотом:

– Американский турист, товарищ инспектор. Корреспондент из Нью‑Йорка. Очень интересуется советским автотуризмом. Мартин, покажи ему твое удостоверение, – прибавляю я по‑английски.

Мартин вынимает из своего пиджака документ, свидетельствующий о его законном пребывании в СССР, и корреспондентскую карточку.

– Спасибо. Карашо, – говорит он с дурацкой улыбкой. Сразу понял, как надо сыграть.

Инспектор, мельком взглянув на документы, возвращает их Мартину.

– Как же так, граждане? – произносит он уже менее грозно. – Нам сообщили, что машина ваша с утра здесь стоит. Дверцы не заперты, и ни водителя, ни пассажиров. А мы из Севастополя сюда ехали, чтобы машину вывезти и владельца искать. Ведь ее и угнать могли.

– Что вы, товарищ инспектор, какие здесь жулики?

Инспектор почему‑то усмехается и смотрит на мои высокие башмаки.

– Где сапоги покупали? – спрашивает он.

– В Калифорнии, товарищ инспектор, – радуюсь я перемене темы. – Дональд Мартин покупал. Себе и мне.

– Можете следовать дальше, – сухо козыряет инспектор, садится в машину рядом с водителем и уезжает вверх по шоссе к Байдарским воротам.

А мы хохочем и не можем остановиться. И не над инспектором, и не над собой, а просто потому, что мы стоим на Земле, на Земле с большой буквы, с какой пишется имя нашей родной планеты.

Я подбросил на ладони серебряную монету в двадцать пять «райских» франков, действительно похожую на наш полтинник, – тусклую монетку, стертую, – единственное доказательство нашего пребывания в «раю без памяти».

Сотрет время и «серебряный вариант», который мы пережили на горной крымской дороге.