|
Вот тетки какие-то суетятся в черных платочках, родственницы наверное. А родители все молчат, друг за друга держатся. Нет у Марины ни братьев, ни сестер, вот горе-то. А гроб так и не открыли. Что там смотреть, когда с седьмого этажа головой вниз на асфальт. Рассказывали, когда отец опознавать ездил, как увидел, так сразу в морге в обморок упал. А вон молодежь стоит толпой, одноклассники. Ребята по сторонам смотрят, девчонки кучкой. А одна, глядите-ка, плачет. Подружка, видно, близкая. Кажется, Олей зовут. Страшненькая такая девчушка, незаметная, одета скромно. Даже странно, что Маринка с ней дружила. Хотя, может быть, с такой-то она как раз и делилась. А с работы, кроме нашей лаборатории, никого, видно, не было там у Марины друзей. Начальник стоит в стороне без зонтика и без шапки. Хоть бы подошел, не выделялся, а то и так уже родственники косятся.
В сапоге хлюпнуло. О, господи, когда же это кончится! Наконец все венки и цветы были уложены, народ потянулся к выходу. Надежда поравнялась с заплаканной Олей. – Оленька, извините меня, я с Марининой работы. Вы, я так понимаю, близкая ее подруга? – С первого класса, – всхлипнула Оля. – У меня к вам просьба. Я на этой неделе буду Маринины вещи разбирать, там остались какие-то мелочи, книжки, фотографии, мне к родителям как-то неудобно обращаться, может быть, я бы вам это передала? А вы потом сами решите, что родителям отдать, а что себе на память оставить. Вы работаете? – Работаю и учусь в ЛИТМО на вечернем. – Так я вам позвоню и встречу как-нибудь после работы. Давайте ваш телефон. Стеснительная Оля не смогла отказать.
После обеда начальник вернулся из милиции. Подошел к Надеждиному столу, постоял, посмотрел на умиравшую от любопытства Полякову, пожал плечами и вышел. Надежда выждала три минуты, взяла грязную посуду, оставшуюся после одиннадцатичасового чая, и тоже вышла. Начальник стоял в коридоре у стенда «Наши достижения» и внимательно читал прошлогоднюю статью о научной организации труда. – Ну что, Сан Саныч? Как там дела? – Да ничего пока. Следователь спокойный, не въедливый. Вопросы задавал чисто формальные. – А насчет ссоры шестого числа? – Я рассказал все как было. Да, застал ее в кабинете, да, ругал, за дело. Я начальник, имею право. Из двери выглянула Полякова, посмотрела подозрительно. – Сан Саныч, возьмите мой телефон в журнале и, если будет необходимость, позвоните мне в выходные. – А вы – мне. Надо же, он, оказывается, улыбаться умеет! Полякова заглянула в туалет, остановилась у раковины. – Надь, ну что там в милиции? – Понятия не имею! – А что он сказал-то тебе? – Сказал, что депремирует тебя на пятьдесят процентов за хамство начальнику!
Так, в этой половине все по работе: увольнительные, бланки на табель, папки: инвентаризация, ведомости; порядка, конечно, нет, но разобраться можно. А в этой – личные Маринины вещи: чашка, щипцы для завивки, туфли. Это все надо Оле отдать. Вот в ящике карандаши, ручки, зеркалец три штуки, пинцет, чтобы брови выщипывать, сережка серебряная, недорогая, одна почему-то. Потеряла где-то вторую. Аскорбиновая кислота в таблетках – понятно, тошнило беднягу сильно на втором месяце. А вот – надо же! – туалетная вода для мужчин французская, коробка не распечатана. В подарок, наверное, кому-то приготовила, но не отцу же! Тоже надо отдать, не выбрасывать же такую дорогую. Книжки какие-то, учебник английского. Надежда заглянула, нет ли штампа. Нет, не из их библиотеки, значит, надо отдать. Вот в последнем ящике документы: профсоюзный билет, комсомольский, фотографий пачка, вот школьные еще – Надежда узнала Олю, вот летние на даче. |
