|
Гроб был белый, алтарь завален цветами, которые прислал я. Цветами из Ксагимилко, где она так любила гулять. На хорах мальчики и девочки, тоже все в белом. Вошел священник и начал облачаться в ризу. Я подошел и заплатил ему. Он придержал меня за рукав:
— Вы петь, сеньор Шарп? Может быть, Agnus Dei? — Нет. Он пожал плечами и отвернулся. Тут на меня навалился удушающий приступ вины, наверное, в сотый раз за последние два дня. — Никогда… Никогда больше. — О-о… Он еле слышно выдохнул это «о-о» и стоял неподвижно некоторое время, глядя на меня, затем поднял руку, благословил и произнес что-то по-латыни. И я понял, что только что исповедался и получил отпущение грехов, и ощущение тупого серого покоя охватило меня. Я отошел, присел на скамью рядом с ее семьей, и тут началась музыка… Они понесли ее к могиле на склоне холма. Они уже опускали ее, когда из ямы выскочила игуана и пронеслась куда-то вверх по камням. |
