– Надо бы ее… Лиду… позвать чай пить… – бормочет Алексей Борисыч, – а то потом для нее придется особенный самовар ставить… Не люблю беспорядков!

Марфа Афанасьевна хочет что-то сказать и не может… Губы ее прыгают, язык не слушается и глаза заволокло пеленой. Еще минута и – она плачет. Алексей Борисыч страстно хочет приласкать ошалевшую старуху и сам бы не прочь расхныкаться, но мешает гордость: нужно характер выдержать.

– Всё это хорошо и великолепно, – ворчит он, – только ему следовало бы сначала с нами поговорить… Да… Сначала он должен был бы, по-настоящему, у нас Лидочкиной руки попросить… Может быть, мы и не согласились бы!

Старуха машет обеими руками, громко всхлипывает и уходит к себе в комнату.

«Это серьезный шаг… – думает Алексей Борисыч. – Нельзя решать этак зря… нужно серьезно, всесторонне… Пойду, расспрошу ее, как и что, поговорю и решу. Так нельзя!»

Старик запахивает полы халата и семенит к Лидочкиной двери.

– Лидочка! – говорит он, нерешительно берясь за дверную ручку. – Ты… тово? Больна, что ли?

Ответа нет. Алексей Борисыч вздыхает, для чего-то пожимает плечами и отходит от двери.

«Так нельзя! – думает он, шаркая туфлями по коридорам. – Надо всесторонне… подумать, потолковать, обсудить… Брак есть такое таинство, к которому нельзя относиться легкомысленно… Пойти со старухой поговорить…»

Старик семенит в комнату жены. Марфа Афанасьевна стоит перед раскрытым сундуком и дрожащими руками перебирает белье.

– Сорочек совсем нет… – бормочет она. – Хорошие родители, которые путевые, дают в приданое даже детское белье, а у нас ни платков, ни полотенец… Можно подумать, что она нам не родная дочь, а сирота…

– Надо о серьезном поговорить, а ты о тряпках… Даже глядеть совестно… Тут жизненный вопрос решается, а она стоит, как купчиха, перед сундуком и тряпки считает… Так нельзя!

– А как нужно?

– Нужно подумать, обсудить всесторонне… потолковать…

Старики слышат, как Лидочка отпирает свою дверь, посылает с горничной письмо к Федору Петровичу и опять запирается…

– Решительный ответ ему посылает… – шепчет Алексей Борисыч. – Экие глупые, прости господи! Нет того в уме, чтоб со старшими посоветоваться! Ну, да и народ!

– А что я вспомнила, Алеша! – всплескивает руками старуха. – Ведь нам придется в городе новую квартиру искать! Ежели Лидочка с нами не будет жить, то на что же нам восемь комнат?

– Всё это пустое… чепуха… Теперь нужно о серьезном…

До самого ужина старики снуют по комнатам, как тени, и не находят себе места. Марфа Афанасьевна без всякой цели роется в белье, шепчется с кухаркой, то и дело всхлипывает, а Алексей Борисыч ворчит, хочет говорить о серьезном и несет околесицу. К ужину является Лидочка. Лицо ее розово и глаза слегка припухли…

– А, наше вам! – говорит старик, не глядя на нее.

Садятся есть и первые два блюда съедают молча… На лицах, в движениях, в походке прислуги – во всем сквозит какая-то застенчивая торжественность…

– Надо бы, Лидочка, тово… – начинает старик, – серьезно обсудить… всесторонне… Н-да… Наливки выпить, что ли? Глафира, подай-ка сюда наливку! Оно бы шампанского не мешало, да уж коли нет, то бог с ним… Н-да… так нельзя!

Подают наливку.