|
На воле тюремная подруга и порекомендовала Модистку Большому Жану, на первых порах проявившему к новой знакомой сугубо профессиональный интерес. Однако вскоре молодых людей стали связывать не только деловые отношения. Точно отлитый из стали, Большой Жан был полной противоположностью сырому и рыхлому, как непропечённое тесто, месье Фернану. Люсиль сразу же влюбилась в высокого плотного молодца, каждый кулак которого походил на кузнечный молот. Эти кулаки и изуродовали до неузнаваемости некогда хорошенькое личико Модистки, ибо Жан был вспыльчив, как порох, и крайне скор на расправу. Да и за юбками он был большой охотник волочиться, и, полагая, что Люсиль такая же ветреница, как и его многочисленные подружки, ревновал преданную и верную Модистку к каждому прохожему. Их жизнь больше походила на непрекращающуюся войну, но другой жизни рядом с мужчиной Люсиль не знала и потому не представляла себе, что может быть как-то иначе.
Теперь, когда Большой Жан попался на краже и надолго покинул их неуютный чердак, Модистка больше не чувствовала перед ним обязательств и потому решила завязать с опасным ремеслом и лихими парнями. Большого Жана нет рядом, платить за их каморку нечем, значит, ей нечего делать в этом квартале. Завтра же она отправится в кармелитский монастырь и станет послушницей, постаравшись спасти если не тело, то хотя бы душу. Приняв решение встать на путь исправления, Люсиль приободрилась, обвела глазами переполненный зал и опустилась на свободное место рядом с оборванной бродяжкой, жадно обгладывающей кость. Шурша широкими юбками, к столу неспешно приблизилась невероятно толстая хозяйка заведения и, шмыгнув вечно текущим носом, похожим на сливу, сипло проговорила, обращаясь к Модистке: – Ну, моя милая, тебе как всегда? Кувшинчик красного, половину булки и паштет? Модистка тайком пересчитала в кармане мелочь, стараясь перебирать монеты так, чтобы они не слишком-то звенели, и, жалко улыбнувшись, ответила: – Сегодня, тётушка Буше, я думаю обойтись без паштета. Большого Жана забрали в тюрьму, с деньгами у меня теперь негусто. Хочу отказаться от комнаты. Приютите у себя на одну ночь? – А поступай-ка ты ко мне работать, голубка! – оживилась старая сводня, критически оглядывая Люсиль. И ласково запела: – Слышала небось, как хорошо живут мои малышки! Словно сыр в масле катаются! Если тебя приодеть, ты тоже будешь изрядная красотка. Наряды я тебе выдам напрокат, будешь сыта и довольна. Да и крыша будет над головой, а то, что заработаешь, станешь отдавать мне. – Я не нуждаюсь в работе, мадам Буше! Мне нужен только ночлег, за который я готова заплатить, – звенящим от обиды голосом проговорила Модистка. Подумать только! Её, Люсиль Гринье, сравнили с кабацкими потаскушками! – Как знаешь, дорогуша, как знаешь, – недовольно покачала растрёпанной головой хозяйка погребка, тяжело направляясь к стойке, чтобы выполнить заказ. Но далеко она не ушла. Должно быть, слова Люсиль задели её за живое, потому что, сделав пару шагов, старуха вдруг обернулась и, качнув многочисленными подбородками, хмуро добавила: – Попомнишь мои слова – гордость ещё никого до добра не доводила. И не такие гордячки заканчивали деньки свои на каторге! Проголодавшаяся Модистка сделала вид, что не расслышала обидное замечание, жадно сглотнув слюну и глядя, как оборванка по соседству с ней с наслаждением облизывает измазанные жиром пальцы. |
