– Что ты хочешь теперь?

– Свободы.

– Свободу не засунешь потихоньку в карман.

– Как по-вашему, отсюда можно сбежать?

– Исключено. Тут такая система безопасности – муха не пролетит.

– А если вы нам поможете?

– Что значит «нам»? Я хочу помочь тебе.

– Надзиратель Здена, если вы поможете только мне, вы не перестанете быть чудовищем.

– Хватит читать мне мораль!

– Мораль – полезная штука. Она не позволяет делать передачи вроде «Концентрации».

– Ты же видишь, что она не работает.

– А может и сработать. Шоу закроют.

– Ты в своем уме? Это самый большой успех за всю историю телевидения!

– Правда?

– Каждое утро мы смотрим рейтинги – рехнуться можно!

Панноника обескураженно замолчала.

– Ты права, зрители – подонки.

– Это не оправдывает вас, надзиратель Здена.

– Я все-таки не такая, как они.

– Докажите.

– Я не смотрю «Концентрацию».

– А вы не лишены чувства юмора, – процедила Панноника.

– Если я, рискуя жизнью, освобожу тебя, это будет достаточным доказательством?

– Если меня одну, то не факт.

– То, что ты просишь, невозможно.

– Коль уж рисковать жизнью, так спасать всех.

– Не в том дело. Остальные меня не волнуют, вот и все.

– Разве это повод, чтобы бросить их пропадать?

– Конечно. Ведь если я тебя освобожу, то не просто так.

– В каком смысле?

– Придется меня отблагодарить. Не стану же я подвергаться опасности даром.

– Не понимаю, – сказала Панноника, каменея.

– Понимаешь, прекрасно понимаешь, – ответила Здена, ища ее взгляд.

Панноника зажала рот рукой, словно ее вот-вот вырвет.

На сей раз надзирательница не пыталась ее удержать.

Лежа на тюфяке, Панноника плакала от отвращения.

От отвращения к человечеству, смакующему такую передачу.

От отвращения к человечеству, породившему такую Здену. А она-то видела в ней обездоленную жертву системы! Да эта тварь еще хуже, чем все системы на свете!

От отвращения к себе, наконец, пробудившей такие желания в звероподобном существе.

Панноника не привыкла испытывать отвращение в таких дозах. Она провела ужасную ночь.

Надзирательница Здена отправилась в постель, полная впечатлений, которые не умела ни назвать, ни понять.

Она чувствовала себя скорее довольной. Но не знала отчего. Может, оттого что имела со своей избранницей долгий разговор. Который кончился, в общем, плохо, как и следовало ожидать, но со временем все изменится.

Разве не нормально, что она хочет награды за освобождение?

В глубине ее существа притаилось отчаяние, которое не решалось заявить о себе, назвавшись этим словом. За несколько ночных часов оно прорвалось на поверхность.

Досада постепенно сменилась злой обидой: «Условия здесь ставлю я, плевать, что мадемуазель это не нравится. Власть принадлежит сильным, за все надо платить. Хочешь быть свободной – смиришься».

Озлобление не замедлило перерасти в какое-то лихорадочное упоение: «Ну и пусть я тебе противна! Пусть! Мне нравится тебе не нравиться, и цена, которую ты заплатишь, понравится мне от этого еще больше!»

Назавтра ЭРЖ-327 заметил у Панноники круги под глазами. Он не обратил внимания на то, что у надзирательницы точно такие же. Однако констатировал, что она держится с Панноникой холодно, и испытал некоторое облегчение.