Было три часа дня — время сиесты. Раскаленный город затих, но было жаль прятаться в тень и уйти, не увидев всего.

Смуглая девушка в белом платье попросила меня сфотографировать ее на фоне синагоги и спросила, откуда я.

— Из России? — переспросила она. — Я там жила до семи лет.

— А сейчас где?

— В Израиле, — даже удивилась она моему вопросу.

У нее было очень красивое удлиненное лицо с черными, как маслины, глазами, и она напомнила мне девочку-испанку, в которую я был влюблен.

Вечером я вернулся в Мадрид и медленно побрел пешком от вокзала к гостинице. Самое первое острое чувство благодарности прошло, и странные мысли лезли мне в голову. Есть страны, которым на роду написано быть благополучными, сытыми и буржуазными. Швейцария, Голландия, Германия, Франция. Наверное, поэтому там и бунтовали в шестьдесят восьмом. Я знал одну немку по имени Трауди, которая сбежала из Германии, говоря, что жизнь там слишком буржуазна. Но Испания, как и Россия, была трагичной страной — и в моем представлении она должна была оставаться несчастной и страдать, не обогащаться, а разоряться, как разорялись дети русских купцов. Испания была страной, где люди знали и помнили, что такое смерть, и небо в Испании было ближе к земле и заставляло о себе помнить. Я ожидал увидеть в Испании религиозно-напряженную, быть может, даже фанатичную жизнь, я ехал в страну, откуда вышли Великий инквизитор и Дон Кихот. Однако здесь все было так же, как и везде, — та же реклама, те же огромные магазины с товарами, продававшимся по всему свету, те же рестораны и забегаловки, те же люди, мечтавшие сытно жить, а все эти площади, соборы, музеи, ночные кафе с фламенко — приправа и приманка для туристов, и настоящая Испания — совсем другая.

Мне захотелось пить. Я забрел в дешевое кафе на окраине города, где было накурено, шумно, сидели испанцы и смотрели по телевизору корриду. В кафе не было ни одного иностранца и ни одной женщины — иностранцы ходят на стадионы или ездят в Памплону, а у женщин своя жизнь. Тут галдели, глядя на экран телевизора, обычные мужики. Лица их были оживлены, они что-то выкрикивали, переживали, хлопали друг друга по плечу — должно быть, это и была настоящая Испания, но в нее покойный генерал меня не пустил.

Пологий берег уходил далеко в океан, все терялось в мутной мгле, где смешивались линия горизонта, волны и тучи. Шел дождь, было пасмурно, и названия станций были уже на французском. На маленьких платформах стояли люди в шортах и плащах. В глаза бросались велосипеды, цветы и маленькие собачки на поводках. Ничего пограничного в этой картине не было. Она была обыденной, и казалось, так было и будет всегда. Когда береговая линия отступила, все пространство, сколько было видно глазу, заняли виноградники, среди которых попадались отдельные дома, маленькие и большие города. В одном из них — в Бордо — с его тенистыми улицами, невысокими домами, огромными соборами и широкой рекой — мы прожили несколько дней. Нас возили в винодельческие замки с огромными прохладными погребами, в которых стояли сотни дубовых бочек с вином, и в каждом замке выпускалось вино со своим названием. Эти замки — chateaus — совсем не походили на средневековые крепости с неприступными стенами, а представляли собой большие просторные дома, окруженные виноградниками. Они приносили хороший доход, и хозяевам chateaus ничего не стоило щедро угостить сотню праздных человек, слоняющихся по Европе. Так наше путешествие начинало принимать черты какого-то коллективного, но при этом чрезвычайно приятного гастрономического помешательства на хороших винах, разнообразных сырах, паштетах, фруктах, огромных креветках, рыбах и колбасах.