- А Натин где? - спросил Василий, когда брат закончил раздавать указания.

- В Европу усвистела. - смерив ехидным взглядом Василия ответил Григорий. - там сейчас завершается наша операция.

- Какая?!

- Какая-какая... Англо-Бурская война!

- Блин!

- Ромбом...

У порта их ждал экипаж со скучающим на козлах буром.

Бур был колоритный. Чем-то он напоминал Василию дворника, что прибирал территорию недалеко от Санкт-Петербургской штаб-квартиры "Наследия". Такой же здоровенный, с лопатообразной бородой. Только на голове у него был не картуз, а широкополая шляпа. На ногах тяжёлые ботинки, которые по самые шнурки прикрывали тяжёлые кожаные брюки. Поверх изрядно выцветшего на палящем солнце пиджака висел ремень с кожаными коробочками, из которых торчали кончики пуль. Ну  и дополнял сей образ до целостной картины,  неизменный для армии республики карабин "Маузер" за спиной.

Правда, когда двинулись в дорогу, тут же с боков и сзади пристроились четыре всадника не менее колоритной, чем бур-кучер, наружности. Только ехали они с карабинами упёртыми в бедро.

Для пущей торжественности что-ли?

Ехали недолго. Но Василий даже успел налюбоваться узкими улицами с мостовой и двух-трёх-четырёх этажными, добротными домами по сторонам.

Улица Порт-Элизабет

Ему так осточертел вид океана вокруг, что даже это зрелище приносило своеобразное наслаждение.

А уж когда прибыли на место, зашли в гостиную, уселись за большой круглый стол, Василий аж испустил стон:

- О-о! Как здорово! Какая твёрдая почва под ногами! И ничего... заметь, брат! Ничего не качается!

На это Григорий лишь усмехнулся с интересом наблюдая за тем, как брат наслаждается простым сидением, на простом стуле, в простом доме... который никуда не плывёт, не идёт, не.... просто стоит на своём месте.

Обед прошёл в молчании.

Но когда дело дошло до хорошего цейлонского чая, Василий изрёк.

-У меня ощущение, что мы переступили какой-то рубеж. Важный.

- У меня тоже самое.  - коротко, как само собой разумеющееся, подтвердил брат.

- И ты как-то сказал, что... "Стругацкий был не прав!". Это к тому?

- Да.

Василий смерил оценивающим взглядом брата.

Тот заметил и вызывающе усмехнулся.

- Колись! - коротко бросил Василий. На что Григорий помрачнел, опустил взгляд, собираясь с мыслями. Он так и начал свой длинный монолог, упёршись взглядом в стол, в медленно остывающий чай в чашке.

- Ещё тогда, когда я читал первый раз "Трудно быть богом", я недоумевал: "Если ты такой крутой, если ты видишь, куда несёт страну, то какого чёрта ты рассуждаешь на тему "свободы выбора" и "своего пути"?!!". Можешь? ДЕЛАЙ! Или иди нахер! Чтобы другие, придя на твоё место сделали то, что надо. Надо для спасения людей. Уменьшения их страданий".

Мы здесь как раз в ситуации, в которой тот, "Румата" сломался. И слился в ничегонеделание и самооправдание этого ничегонеделания, в булавочные уколы, вместо радикального решения проблемы.

У нас есть возможности и мы делаем.  И этим отличаемся от того сопливого интеллигента братьев Стругацких.

Да, у нас не всё получается, но у нас есть оправдание: мы делаем всё, что можем. Ударение на слове "всё"! А то, что написали Стругацкие, это типичное соплежуйство махрового интеллигента, лежащего на диване и рассуждающего "О Высоком".

Не знаю как ты, брат, но меня реально достало это... эта гниль! Когда надо было там, спасать стану, они вопили "как-бы-не-было-войны!". Они выбирали между войной и позором.

Выбрали позор. И получили закономерно -- и войну, и позор(14). Так было в девяносто первом, так было и в четырнадцатом.