— Вот умница моя, — Себастьян погладил брата по мокрой голове. — Только с каких это пор ты стал по клабам ночевать…

Лихослав поморщился: эта тема была ему неприятна, однако же Бес не отцепится, пока не докопается до правды. Или почти до правды.

— Отец вновь проигрался… расписки давал…

— Много?

— Полторы тысячи злотней…

Себастьян присвистнул.

— Он неисправим… и ты поперся расписки выкупать?

— Вроде того… — Лихо вдруг понял, что замерз. Странно, ночь‑то теплая, летняя, а он дрожит мелкою дрожью, и зуб на зуб не попадает.

От этого холода так просто не избавится.

Кровь поможет.

Горячая, человеческая…

Себастьянова… он рядом, и сердце его громко стучит.

Лихо слышит.

Лихо видит… и горло белое с острым кадыком… и натянутые до предела жилы… рвани такую, и рот наполнится горячею солоноватой кровью.

Лихо ведь помнит вкус ее… и холод уйдет, надолго уйдет…

— Отойди, — попросил Лихослав сквозь стиснутые зубы. — Пожалуйста…

Себастьян отступил.

На шаг.

И еще на один. И лучше бы ему вовсе убраться… в дом… правильно, в дом — оно надежней. Лихо не станет убивать своего брата.

Никого убивать не станет.

— Отец… проигрался… барону Бржимеку… знаешь его?

Себастьян кивнул.

Надо думать не о нем, но о бароне… Витовт Бржимек… на гербе — вепрь с оливковой ветвью. На вепря барон и похож. Коренастый. Короткошеий. И с лицом квадратным, со щеками темными.

Он бреется трижды в день, но щетина все одно растет быстро.

Говорят, что некогда все семейство прокляли… щетина — это такая мелочь… у барона крохотные глаза, сидящие близко к переносице.

Красные.

И оттого кажется, будто Бржимек вечно пребывает в раздражении.

— Проигрался… и не нашел ничего лучше, как заявить, что игра была нечестной… он выпивши был.

Себастьян тяжко вздохнул и сел рядом.

Земля же мокрая… и грязная… и он все равно изгваздал белый свой костюм, когда Лихо выводил. И теперь братец, локоток отставивши, с видом в высшей степени задумчивым, ковыряет кровавое пятно.

— Лихо… вот за что нам такое наказание?

Лихо пожал плечами.

Холод уходил. И не понадобилась кровь, чтобы согреться, хватило и тепла, того самого, человеческого, которое ощущалось сквозь ткань пиджака. А Бес пиджак стащил.

— На вот… а то еще околеешь… и где это Яцека носит?

Лихослав не знал.

От пиджака пахло анисовыми карамельками и еще, кажется, касторовым маслом.

— А ты рассказывай, чего замолчал…

— Так… повздорили они с Бржимеком… и тот грозился, что по распискам этим через суд долги стребует, только не сейчас, а попозже… когда их побольше наберется… ты же отца знаешь… он решил, что раз есть деньги, то можно и жить по старому порядку…

— И ты всю ночь с бароном…

— Он поначалу со мной и говорить не хотел. Пришлось пить…

— Много?

Лихо кивнул и поморщился: пить он не любил.

Опасался.

— И где пили?

— Да в клабе и пили…

— Значит, помимо Бржимека найдутся люди, которые подтвердят, что ты там был… очень хорошо…

Себастьян почесал подбородок.

— А жене почему соврал?

— Да как‑то… — Лихо покосился на луну, которая так и висела, точно к небу приклеенная.