Но куда деваться. В самом деле, невозмутимо отреагировать на художества «дедушек» гораздо разумнее. Тогда у них в отношении него не будет опаски, расслабятся. Стало быть у самого Виталия появится запас во времени, дабы предпринять какие то контрмеры. А там и впрямь чего нибудь придумается.
Разве смотр. С ним посложнее. Касаемо подобного рода мероприятий самому Голицыну в прежней жизни везло. Специфика снайперского ремесла требовала по возможности «не светить» стрелков. Великолепная причина дабы не просто увильнуть от них, но сделать это почти на законных основаниях. Хотя и не всегда – несколько раз доводилось поприсутствовать. И всякий раз он с облегчением вздыхал, когда тот заканчивался, сетуя только на одно – сколько времени ухлопалось на эту ерундистику.
Как строевой смотр проводится в эти времена, Виталий не имел ни малейшего представления, но догадывался, что суть его скорее всего осталась неизменной: проверка формы и прочей амуниции, внешнего вида личного состава, их знание уставов, ну и прочее в том же духе. А в конце прохождение торжественным маршем.
Учитывая, что мероприятие затеяно великим князем, дабы лишний раз подчеркнуть бездарность Маркова, не сумевшего подготовить к нему должным образом личный состав, можно было не сомневаться – придирок возникнет немеряно.
Касаемо же Особого корпуса и вовсе… Достанется Якову Александровичу по самое не балуй, ибо его бравые в делах хлопцы, к гадалке не ходи, будут выглядеть в строю как партизаны. А спрятать их нечего и думать.
Или поступить… наоборот? А это мысль! На фоне солдат Слащёва, выглядевших не лучшим образом, вид остальных окажется вполне ничего.
…Каким образом до Маркова дошла новость о намеченной замене главкома, неизвестно. Но дошла, это точно. Правда, Сергей Леонидович виду не подавал, разве хорохорился больше обыкновенного. Однако по паре сорвавшихся с его языка реплик было заметно – смещение ему, мягко говоря, не по душе.
Совет Голицына он послушно выполнил. Правда, с неохотой, но вслух не перечил. Наверное, по принципу «хуже не будет». Благо, сделать это оказалось легко – переставить корпус с фланга на фланг.
Как Виталий и предполагал, так и вышло. Едва подъехав к молодцам Слащёва, Николай Николаевич помрачнел – куда там грозовой туче. Вообще то с точки зрения строевого офицера картина и впрямь выглядела ужасающей. Нечто вроде бывалых воинов афганцев, предпочитающих вместо сапог кроссовки (по горам лазить не в пример удобнее) и позволяющих себе многие иные вольности. Правда, вид у слащёвцев был боевой, задорный.
Вторым светлым пятном стал сам командующий Особым корпусом, выглядевший как всегда, безукоризненно. Придраться к Якову Александровичу было нельзя при всём желании. Мундир сидел на нём как влитой, зеркально начищенные сапоги весело отражали яркое солнце. Самый что ни на есть любитель парадов и шагистики лишь довольно крякнул бы, оценивая стать и выправку сухощавого высокого генерала.
Зато остальные…
Масла в огонь подлил сам Слащёв. В ответ на его доклад Николай Николаевич иронично фыркнул:
– Командующий… Скорее начальник, а то и вовсе командир – солдат то у вас от силы на полк.
– А я как Суворов – не числом, но умением, – не сдержался Яков Александрович. – И смею заверить, дабы моих орлов одолеть, врагу не меньше трёх корпусов понадобится.
Говорил он тихо и бесстрастно, как впрочем и всегда, ничем не выдавая того, что происходило в его душе. Но Голицын почувствовал, что второго завуалированного оскорбления Слащёв не выдержит и сорвётся, откровенно нахамив. Причём всё тем же тихим бесстрастным голосом, отчего его хамство будет воспринято гораздо острее.
А Николай Николаевич и без того на взводе, аж глаза выпучил от столь несусветной наглости: в открытую дерзить начальству?! Да ещё где, на строевом смотре?!
Неслыханно!
– Подтверждаю сказанное генерал лейтенантом Слащёвым, великий князь, решительно встрял Голицын. |