Тем временем рыба зажарилась. Старуха вытерла стол из сосновых досок, установила его поустойчивее на неровном полу и накрыла тонким полотном. Затем выложила рыбу на деревянное блюдо, и пригласила гостя отведать кушанья.

Не видя других приборов, студент извлек из кармана охотничий нож и, разрезав рыбу, предложил первый кусок хозяйке дома.

— Иди сюда, мой ягненочек, проговорила старуха, и дочь подошла к столу. Ноздри и губы ее дрогнули от отвращения.

В следующее мгновение она повернулась и выбежала из хижины.

— Она не любит рыбу, заметила старуха. А мне больше нечего ей предложить.

— Похоже, ей нездоровится, отозвался студент.

Хозяйка вздохнула в ответ, и они отужинали рыбой, заедая ее ржаным хлебом. Едва трапеза подошла к концу, юноша услышал словно бы топоток собачьих лап на песке у самой двери, но не успел он выглянуть из окна, как дверь отворилась и девушка возвратилась в дом. Теперь она выглядела куда лучше, может, потому, что только что умылась. Незнакомка подвинула табуретку к очагу и уселась напротив гостя. Но к вящему своему изумлению и даже ужасу студент заметил на ее ослепительно-белой коже в прорехе рваного платья каплю крови.

Старуха достала бутыль виски, поставила на огонь заржавленный старый чайник и заняла место рядом с ним. Как только вода закипела, она принялась делать пунш в деревянной чаше.

Юноша не сводил глаз с незнакомки; так что со временем он почувствовал, что пленен или, скорее, околдован. Молодая женщина по большей части не поднимала прелестных век, осененных на удивление темными ресницами, и гость заворожено любовался ею, ибо алый отблеск масляной лампы скрадывал странный оттенок кожи.

Но как только ресницы приподнялись и юноша ощутил на себе брошенный украдкой взгляд этих глаз, душа его содрогнулась. Очаровательное личико и алчный взгляд попеременно вызывали в госте то восхищение, то отвращение.

Мать протянула гостю чашу. Тот немного отпил и передал ее девушке.

Девушка поднесла чашу к губам, пригубила только пригубила, не больше!

и поглядела на юношу. Студент решил, что питье, должно быть, отравлено и отуманило его мысли. Волосы незнакомки словно сами собою приглаженной волной легли назад, составив одну линию со лбом, а нижняя часть лица выпятилась вперед, к чаше, обнажая ослепительно-белые, резко выступающие зубы. Но в то же мгновение видение исчезло; девушка вернула чашу матери, встала и поспешно вышла из хижины.

Бормоча извинения, старуха указала на охапку вереска в углу; путешественник, утомленный тяготами дня и ночными наваждениями, рухнул на ложе, завернувшись в плаш. Едва он улегся, гроза разразилась с новой силой; холодный ветер задувал в щели, и только натянув плащ на лицо, юноша мог защититься от его леденящего дыхания. Не в состоянии заснуть, он лежал, прислушиваясь к гулу бури, что нарастал и нарастал, пока в окно не ударили капли.

Наконец дверь открылась: это возвратилась девушка. Она подбросила дров в огонь, придвинула скамью к очагу и прилегла на ней все в той же странной позе, подперев голову рукой и повернувшись к юноше. Он зашевелился; она опустила голову и легла лицом вниз, касаясь лбом скрещенных рук.

Мать куда-то исчезла.

Гость начинал задремывать.

Скрип скамьи разбудил его, и юноше померещилось, что какое-то четвероногое создание размером с крупную собаку тихонько затрусило к двери. Он мог поклясться, что почувствовал порыв ледяного ветра.

Гость напряженно вглядывался во тьму: ему казалось, что он ощущает на себе неотрывный взгляд девушки, но тут над угольями взметнулись искры, на мгновение осветив скамью скамья была пуста.