На низкой некрашеной веранде дома в беспорядке праздно стояло пять деревянных и тростниковых кресел‑качалок, скрепленных проволокой и влагой океанского воздуха. Зеленые потрескавшиеся жалюзи нижних окон были опущены на две трети. У парадной двери красовалось печатное объявление «Свободных мест нет». Висело оно, видимо, уже давно, так как выгорело и было засижено мухами. За дверью тянулся длинный коридор, из него наверх вела лестница длиной в треть коридора. Справа от двери находилась узкая полка с подвешенным на цепочке карандашом. Там же была пуговка звонка, а над ней приколотая тремя разными кнопками черно‑желтая бумажная табличка «Управляющий». На противоположной стене висел телефон‑автомат.

Я нажал пуговку. Звонок раздался где‑то поблизости, но за ним ничего не последовало. Я позвонил снова. Опять ничего. Тогда я подошел к двери с черно‑белой, теперь уже металлической, табличкой «Управляющий». Постучал.

Потом ударил в дверь ногой. Обратить на это внимание, похоже, было некому.

Я вышел, свернул за угол на узкую бетонную дорожку и направился к служебному входу. Для квартиры управляющего там, казалось, самое место.

Вся остальная часть дома, очевидно, сдавалась жильцам. На маленькой веранде стояли грязное мусорное ведро и деревянный ящик, набитый бутылками из‑под спиртного. Сквозь стекла было видно, что дверь на кухню распахнута.

В кухне стоял полумрак. Я прижался лицом к застекленной двери веранды и стал вглядываться. Мне удалось разглядеть прямой стул с висящим на спинке мужским пиджаком, а на стуле человека в рубашке и шляпе. Замухрышку. Что он делает, не было видно, но было похоже, что этот полукарлик сидел у встроенного стола в обеденном уголке кухни.

Я постучал по стеклу. Замухрышка не обратил на это внимания. Я постучал снова, посильнее. На сей раз он откинулся назад вместе со стулом, явив мне маленькое бледное лицо с сигаретой во рту.

– Чего тебе? – рявкнул замухрышка.

– Управляющего.

– Его нету, малыш.

– А ты кто?

– Тебе‑то что?

– Хочу снять комнату.

– Нету мест, малыш. Читать, что ли, не умеешь?

– У меня есть другие сведения, – сказал я.

– Вот как? – Замухрышка ногтем смахнул пепел с сигареты, не вынимая ее из маленького неприятного рта. – Ну и катись вместе с ними.

Засим он вернул стул в прежнее положение и предался прежнему занятию.

Громко топая, я спустился с крыльца и совершенно бесшумно поднялся снова. Осторожно подергал застекленную дверь. Заперта на крючок. Я поддел его лезвием складного ножа. Крючок слегка звякнул, но там, за столом, раздавалось гораздо более громкое звяканье.

Я вошел и прокрался на кухню. Там находились газовая плита с тремя конфорками, несколько полок с грязной посудой, обшарпанный холодильник и обеденный уголок, столик которого был завален деньгами. Главным образом, бумажными, но были и серебряные монеты всех достоинств, вплоть до доллара.

Замухрышка пересчитывал деньги, раскладывая их кучками, и делал пометки в маленьком блокноте. Карандаш он слюнявил, не вынимая изо рта сигареты.

На столе лежало, должно быть, несколько сотен долларов.

– День платежа? – добродушно осведомился я.

Замухрышка очень резко обернулся. С минуту он молча улыбался. Улыбка была нарочитой. Вынув изо рта окурок, он швырнул его на пол и загасил ногой. Достал из кармана рубашки новую сигарету, сунул в рот и стал искать спички.

– Ловко ты вошел, – весело сказал он.

Не найдя спичек, замухрышка небрежно повернулся и полез в карман пиджака. О стул ударилось что‑то тяжелое. Я ухватил его запястье, не давая вытащить эту тяжелую штуку. Замухрышка откинулся назад, и оттопыренный карман его пиджака начал подниматься ко мне.