|
Время от времени она начинала сотрясаться от рыданий, и тогда муж крепче обнимал ее и легонько встряхивал, уговаривая прийти в себя, и она немного успокаивалась. Сервасу никогда не приходилось видеть такое неизбывное, невыносимое горе – разве что у отца на кладбище, когда хоронили мать. Но с того дня прошло уже десять лет, и воспоминание как-то размылось. Только одно Мартен помнил четко: странное ощущение, что он, маленький мальчик в нарядном костюмчике, стал вдруг центром внимания и все хотят его обнять и приласкать… Все, кроме одного человека, к которому он сейчас прижался бы всем телом, но этот человек был погружен в свою боль.
На подоконнике, там, где пылинки танцевали в солнечном луче, стояла фотография семейства в полном составе. Девочкам на этом фото лет шесть-семь, и все выглядят такими счастливыми… Сервас подумал, что нет ничего обманчивее, чем семейные фотографии. В оконное стекло с жужжанием билась муха, и этот звук лишь подчеркивал наступившую тишину. – А можно осмотреть спальни девочек? – мягко спросил Ковальский. Стиснув зубы, отец кивнул и встал. Он подвел полицейских к узкой лестнице, но подниматься не стал, только положил ладонь на руку Ко и сказал: – Послушайте, а жандармы вам не… – Потом, – перебил его шеф. – Куда идти? – Там, наверху… две двери справа. Та, что в глубине, это ванная. Та, что слева, – наша спальня.
В соседнем палисаднике какой-то человек срезал сочные лавровые листья. На нем была засаленная тельняшка без рукавов, открывавшая сильные, перепачканные грязью руки, покрытые татуировкой. Лысина его сверкала на солнце, а он, насупившись, машинально делал свою работу. Сервас обернулся. Солнце нагрело маленькую спаленку под самой крышей, и в жарком застоявшемся воздухе витал пыльный запах нежилой комнаты. Здесь царила другая тишина, не та, что внизу. Тишина разлуки и утраты. В этой комнате не ощущалось той печали, что во всем доме, но Сервасу показалось, что ее просто оживляли весенние солнечные лучи. И ему вдруг подумалось, что служащий похоронного бюро наверняка попытается нанести оживляющий грим на лицо Алисы, а вот что у него получится с лицом Амбры… С минуту он оглядывал комнату. С чего начать? Комната Амбры и здесь выглядела так же, как ее комната в кампусе, разве что там царил еще больший хаос. Может быть, это мать старалась навести хотя бы видимость порядка. Он услышал, как в соседней комнате Ковальский выдвигает и задвигает ящики стола, и тоже решился приступить к делу. На кровати валялся «Уокман», портативный магнитофон с наушниками, и поблескивали картинками с десяток CD-дисков. Он открыл стенной шкаф и обнаружил висящие на плечиках тельняшку и джинсы размера на два больше, оливковый жакет в стиле «бомбер», футболки с картинками групп, которых он не знал, рубашку в красно-зеленую клетку, черный жилет и ботинки «Доктор Мартенс». Там же стояла обувная коробка, битком набитая разноцветными резинками и заколками для волос, тюбиками губной помады и флаконами с лаком для ногтей. В ящике лежали трусики в цветочек и шерстяные носки. Сервас впервые в жизни рылся в чужих вещах, и перед ним все время стояло изуродованное лицо Амбры. Из двух сестер она была гораздо красивее. Может, из-за этого убийца и озверел до такой степени, что от этого лица ничего не осталось? На столе из светлого дерева хорошей выделки стояли только лампа и подставка для карандашей и скрепок и лежал альбом с фотографиями. Мартен быстро пробежал альбом глазами. На более старых снимках девушкам было лет пятнадцать-шестнадцать, и их почти везде окружали смеющиеся и гримасничающие парни. Каждая фотография была снабжена комментариями со множеством восклицательных знаков. Однако среди снимков попались два, на которых девушки были вдвоем. И они не улыбались. |
