— Не жалко его от себя отпускать? Вы же с ним почитай два месяца как нитка с иголкой, куда один, туда и другой.

— Пусть. Весна настанет — он, однако, снова в лес уйдет. А сладится у него — будет, куда возвращаться. Так правильно. Дело мужчины — уходить за добычей и возвращаться, дело женщины — ждать. Так всегда было.

В разговоре наступила пауза.

— Мы вот с тобой за женщин заговорили, — решился прервать молчание Андрей. — А что про нее скажешь?

Он кивнул на стоявшую поодаль у реки девушку.

— Однако, ничего не скажу.

— Почему же, — удивился Бородулин.

— Однако, совсем ты глупый, начальник. Потому что людей по делам оценивают. Или ты этого не знал? А она за два дня ничего не делала. Только сидит или вот так стоит. Ни с кем не говорит, никого близко не подпускает. Прячется она, чтобы никто ничего о ней не узнал. А против желания я к человеку лезть не буду. Забирай, вон, молодого, вези его в свою крепость. На озеро поедешь — меня заберешь.

Андрей рассеянно кивнул и поднялся. Разговор был закончен, нужно было ехать дальше.

— А за табак спасибо, — прозвучало вслед.

Бородулин обернулся:

— Кончится — скажи, еще привезу.

Мотор негромко ворчал, гоня лодку вниз по течению. Смысла жечь бензин не было никакого, времени до темноты было в достатке, поэтому Бородулин лишь чуть-чуть выкручивал ручку газа, но и этого было вполне достаточно. Он сидел на кормовой банке у мотора, Изольда — на жестком пластиковом кресле за ветровым стеклом. Когда над крутым берегом показались зубцы стен, девушка прежде рассеяно глядевшая то на воду, то на почерневшие берега, резко повернулась направо и, не отрываясь, смотрела на стены и башни, пока они не скрылись за очередным поворотом. Андрею показалось, что она даже не заметила, как сошел на берег Молодой Юра. Когда замок исчез из виду, она опустила голову и некоторое время молчала, затем негромко спросила:

— Значит, ты его нашел?

— Да, — Андрей понял, о чем она спрашивала.

— И как это?..

— Как выглядит, ты наверняка видела. А как… Да никак. Я набираю список того, что мне нужно, мне это выдают. Или не выдают. Процесс переноса наблюдать нельзя.

Он и сам не знал, зачем рассказал ей все это. Может, потому, что все-таки ему было ее немного жаль. По его глубокому убеждению, тайга — не место для красивых изнеженных девушек, привыкших к городской жизни. А, может, потому, что она впервые при нем обнаружила что-то, что можно было принять за нормальные человеческие эмоции. Впрочем, он все равно никогда даже близко не подпустит ее к терминалу.

— Куда ты меня везешь?

— Туда, где ты будешь теперь жить. Захочешь — живи одна, в отдельном доме. Захочешь — там есть три фермы, можешь поселиться на любой, если договоришься с хозяевами. Доживешь до весны, а там хочешь — оставайся дальше, хочешь — иди куда глаза глядят.

— Волкам скормить хочешь?

— Я ж не зверь, как… — он сделал паузу, не став уточнять, кого имеет в виду.

— Это был не мой план!

— Возможно. Но я в последнее время стал недоверчив.

— Ничего, я переживу. Так что же ты от меня хочешь?

— Чтобы ты была вроде смотрителя маяка. Пока что это самая дальняя разведанная точка на реке. Для нас, разумеется. Если снизу кто-то придет — на лодке, или пешком, я хочу об этом узнать сразу.

— И что я за это получу?

— Если одна жить решишься, дробовик дам, патронов дам, рацию дам, из хозяйства что понадобится — в пределах разумного, конечно.