– Что нашел? – все так же дразняще усмехаясь, Аретино вновь взглянул в потайное окно, а потом заслонил глаза ладонью, как бы не в силах глядеть на солнце, и проговорил:

– Tы посмотри! Нет, ты только посмотри!

Цецилия снова припала к окну.

Дария сидела на мраморной скамье, откинувшись на спинку, и лениво плескала из кувшина воду себе на ноги. Ладонь еле двигалась; медленно, как во сне, падала вода с худых девичьих пальцев. Тонкие колени были вяло разведены, другая рука повисла вдоль тела. Если бы не размеренные всплески, можно было бы подумать, будто девушка спит. Было что-то обреченно-покорное во всей ее позе, в склоненной голове. Чудилось, это олицетворение ленивой неги, терпеливого блаженства.

Цецилия невольно зевнула, такая власть расслабленности исходила от этой картины. Пожалуй, подойди сейчас к Дарии мужчина, она и не шелохнется, пребывая все в том же состоянии полузабытья, несокрушимой покорности…

«Так вот в чем дело!» – вдруг осенило Цецилию.

Этим свойством она никогда не обладала, так же, как и терпением. О боже, да неужели именно это мечтает найти в женщине Аретино?

К изумлению Цецилии, Пьетро не кинулся в купальню тотчас же и не подмял под себя дремлющую девицу. Может быть, понял, что в этом случае не миновать скандала, да еще какого! Или уже тогда созрел в его уме лукавый замысел, который теперь начала приводить в исполнение Цецилия, ледяным голосом приказав сестре-воспитательнице Дарии тотчас после трапезы явиться в Верхний монастырь и доложить сестре-экономке, что в наказание она, сестра Дария, должна провести ночь в келье искушений?

Глава II

Искушение святой Дарии

Цецилия открыла глаза. Пухлощекое лицо сестры-экономки расплывалось в предрассветном полумраке и казалось еще толще.

– Что, пожар? – сердито пробормотала Цецилия, успев, впрочем, порадоваться, что и при пожаре ее не забывают титуловать как следует. – Что произошло?

Сестра-экономка приоткрыла рот, но не смогла издать ни звука. Белесые глаза ее вдруг задрожали и как бы вытекли на щеки, и Цецилия с изумлением поняла, что зловредная сестра Катарина, последний оплот истинно монастырского начала в Верхнем монастыре, плачет! И Цецилии показалось, что она содрогнувшимся сердцем прозрела ответ за мгновение до того, как сестра Катарина наконец-то смогла выдавить из себя ужасные слова:

– Сестра Дария… повесилась!

Цецилия мгновение глядела в плачущее лицо незрячими, остановившимися глазами, и не сразу до нее дошел смысл фразы, а еще – открытие, что за окном разгорается рассвет, и, значит, она проспала у себя в покоях (язык не поворачивался назвать их кельею!) всю ночь обольщения Троянды.

О черт, черт, черт! Ведь собиралась же понаблюдать за влюбленным Аретино!.. Однако так препаршиво было на душе вчера вечером, стоило только вообразить, какую картину ей придется увидеть, так скручивала сердце ревность, что Цецилия достала заветную fiasca с фриульским вином, выпила бокал, потом еще, потом, кажется, еще и еще… и сон сморил ее. Она даже забыла смешивать вино с водой, как положено даме, если она не хочет прослыть дикаркою. То-то голова сейчас так и идет кругом! Схватив кувшин, в котором всегда было налито разбавленное вино, Цецилия жадно глотнула, не заботясь, что розовые струйки льются на грудь, пятная белую кружевную сорочку.

Впрочем, сестра Катарина рыдала и ничего вокруг себя не видела, а у Цецилии достаточно прояснилось в голове, чтобы суметь наконец встать и накинуть платье. Она подхватила под руку сестру Катарину и толкнула дверь, ожидая увидеть коридор, заполненный перепуганными сестрами, однако вокруг было пусто.

– Кто-нибудь еще знает? – с тревогой прошептала она, и сестра Катарина так усердно затрясла головой, что брызги слез полетели во все стороны:

– Нет! Я сразу к вам… Я шла в кладовую, смотрю – келья сестры Дарии отворена.