Кранке почувствовал себя неловко под этим взглядом, хотя и понимал, что сейчас штурмбанфюрер откроет все карты, скажет, зачем так срочно прилетел в Бреслау. Все же это не могло не облегчить ему жизнь, шефу такой большой и сложной организации, как «Цеппелин», ведь всегда легче выполнять чужие приказы, чем самому принимать решения. Но какое к черту облегчение, если штурмбанфюрер СС и сотрудник главного управления имперской безопасности сообщает о русских танках под Берлином? А в Берлине ставка самого фюрера!

— Надо смотреть правде в глаза, — произнес Краусс и утомленно откинулся на спинку сиденья. — Значит, должны, пока возможно, принять кое-какие меры.

«Пока возможно...» — эти слова свидетельствовали о самом настоящем предательстве. Еще два дня назад Кранке без всяких угрызений совести арестовал бы и не такую персону, как Краусс, но вспомнил запах бензинового перегара от разогретых моторов прилетевшего «юнкерса», взволнованного пилота, выпрыгнувшего из самолета вслед за штурмбанфюрером, и решил, что с арестом можно и подождать, а сейчас надо слушать и мотать на ус каждое слово, ибо это единственный выход для рассудительного человека.

Ничего не ответил штурмбанфюреру, только еще немного отодвинулся, смотрел холодно и выжидающе.

Краусс усмехнулся не без презрения.

— Понимаю вас, гауптштурмфюрер! — сказал чуть ли не официально.

Он не назвал его, как раньше, интимно — Паулем, но Кранке никак не среагировал на перемену в его тоне. В нынешнем положении главное — опять же выдержка, и нужно сначала выслушать все, что скажет Краусс, лишь тогда можно сделать беспроигрышный ход.

— Так вот, гауптштурмфюрер, — продолжал Краусс, уже без улыбки, — я мог бы приказать вам, но думаю, будет значительно лучше, если мы найдем общий язык, и вы сами уясните неизбежность того, что произойдет очень скоро.

Кранке снова промолчал, ведь такие слова могли быть и провокационными. Он-то знал, что именно произойдет очень скоро и для себя лично кое-что предпринял. Да и надо быть последним дураком, чтобы, имея под рукой такого специалиста, как Валбицын, не запастись несколькими комплектами надежных документов, удостоверяющих вполне лояльное прошлое интендантского гауптмана Гросса или среднего коммерсанта Видемана (торговля строительными материалами). Тем более что Макс Видеман, кузен Кранке, в самом деле владел в Кенигсберге конторой по продаже строительных материалов и, по слухам, дошедшим до гауптштурмфюрера, месяц назад погиб от американской или английской бомбы.

Но кто может проверить слухи, когда защитники города еще отбивают бешеные атаки русских?

Однако не угрожает ли такая же судьба Бреслау?

Подумав об этом, Кранке почувствовал, как екнуло у него сердце, и сказал:

— Я внимательно вас слушаю, штурмбанфюрер...

И тут же запнулся, потому что даже такие слова можно истолковать по-разному... Предостерегающе поднял руку, но Краусса, видно, вполне удовлетворило сказанное, ибо он произнес самоуверенно, по мнению Кранке, даже чересчур самоуверенно:

— Я знал, что вы поймете меня с полуслова, Пауль, и полагаюсь на вашу энергичность, распорядительность и знание дела.

Что ж, против этого нечего было возразить, особенно если учесть, что и сам Кранке не склонен преуменьшать свои служебные качества.

— Да, — уверил гауптштурмфюрер, — можете рассчитывать на меня.

— Документы «Цеппелина» в порядке?

Кранке обиженно пожал плечами: мол, об этом штурмбанфюрер мог бы и не спрашивать.

— Что имеете в виду? — поинтересовался на всякий случай.

— Самые секретные... Списки личного состава школы. Агентов, заброшенных в советский тыл.