Таким образом, терроризм — средство психологического воздействия. Его главный объект— не те, кто стал жертвой, а те, кто остался жив. Его цель— не убийство, а устрашение и деморализация живых. Жертвы — инструмент, убийство — метод. Этим терроризм отличается от диверсионных действий, цель которых— разрушить объект (мост, электростанцию) или ликвидировать противника. Иногда цели совпадают (например, в покушениях на политических деятелей), но мы будем говорить лишь о терроризме, направленном против населения.

Выше говорилось, что есть страх разумный, когда человек верно определяет источник и величину опасности и принимает меры, которые ее снижают. Есть страх неадекватный (невротический), когда человек или впадает в апатию, или совершает действия, вредные или даже губительные для него самого. Цель террористов— создание именно невротического страха. Деморализованные и запуганные люди все делают сами, требуют от властей или хотя бы одобряют действия, которые этим людям вовсе не выгодны. Иногда это действия, которые выгодны террористам или чаще — заказчикам, нанимателям террористов. Иногда самый большой выигрыш получают политики, которые бесплатно пользуются «чужим» терактом. Например, для режима Ельцина дестабилизация сознания в результате взрывов была исключительно выгодна. На волне психоза можно было или укрепить самого Ельцина («коней на переправе не меняют»), или загодя без шума убрать его, призвав общество сплотиться вокруг «нового правительства». Да и не до скандала было с фирмой «Мабетекс» — даже неприлично вспоминать. О сербах вообще забыли, будто их и не было.

Атаки террористов могут быть направлены на узкую группу, к которой ты принадлежишь (такой группой были, например, жители дома в Буйнакске). Тогда опасность велика — идет прицельный огонь, стреляют именно в тебя. Но если бьют по очень широкой группе (например, по группе «жители России» или даже «москвичи»), то бояться за себя лично нет никакого смысла — вероятность стать жертвой очень мала, можешь попасть лишь под редкую шальную пулю. Во всяком случае, эта опасность на три порядка (в тысячу раз) меньше, чем вероятность стать жертвой катастрофы за рулем автомобиля. Из 15 миллионов водителей в России ежегодно гибнет порядка 1 на тысячу. От терактов в 1999 году в России погибло порядка 1 человека на миллион. Но мы ведь не боимся ездить на машине.

Почему же мы не боимся ездить на машине, но боимся террористов? Прежде всего, потому, что сильные мира сего не заинтересованы в том, чтобы мы боялись автомобиля. Поэтому их телевидение не показывает нам с утра до ночи изуродованные трупы жертв автокатастроф. Если бы показывало с той же интенсивностью, как и дело рук террористов — то мы боялись бы автомобиля панически. Отсюда понятен вывод, давно сделанный учеными: терроризм возник вместе со СМИ и связан с ними неразрывно. Современный терроризм — родной брат телевидения. Бомбардировки Ирака, расстрел Дома Советов или взрыв в Печатниках не имели бы смысла, если бы телевидение не донесло их в каждый дом.

Уже газеты в прошлом веке были абсолютно необходимы для терроризма, но крови приходилось лить много — газеты не передают вида крови. По данным некоторых историков, до 1917 г. террористы в России убили около 17 тыс. человек (наверное, преувеличивают, но в любом случае счет шел на тысячи). Эффект был, но намного меньше, чем сегодня от сотен жертв. Читать и слышать — это не то, что видеть.

Максимальной подвижностью и уязвимостью перед манипуляцией обладает сочетание двух «гибких» миров — воображения и чувств.