— Да… И когда оно не расплавилось, я очень осторожно собрал его. Я буду рад разобраться до конца. Я не знаю, что дал мне Молин. Бьюсь об заклад, и он не знает. Но это работа риггли, и на ней лежит заклинание, иначе серебро расплавилось бы. Понятно? И тут являешься ты и просишь изготовить энлибарскую сталь. У тебя есть руда, и при прочих равных условиях получается сталь как сталь. Но это совсем не то, что нужно, а я знаю, что тут необходимо заклинание, заклинание для придания прочности и упругости. Никому из ныне здравствующих это заклинание не известно, но вдруг у меня появляется серебро, которое не плавится и явно обладает мощным заклинанием… И что же? Я оказался прав, Уэлгрин. Получается сталь, какую ты никогда не видел.

Уэлгрин пожал плечами и снова посмотрел на мастера.

— Ну и сколько мечей ты сможешь сделать?

— Из того, что осталось от твоей руды и моего ожерелья, около пятидесяти. А поскольку серебро мое, парень, половину я возьму себе. Так что рассчитывай на двадцать пять.

Белокурый офицер снова пожал плечами. Примерно такого поворота событий он и ожидал. Он понаблюдал за тем, как Балюструс с трудом вытащил из огня кусок раскаленного металла.

Существовали различные теории относительно закалки стали боевого оружия. Одни утверждали, что для закалки металла лучше всего подходит снежный сугроб, другие — что достаточно простой воды, но большинство соглашалось с тем, что лучше всего подходит живая плоть человека, хотя на практике подобным способом изготавливались только императорские мечи. Балюструс же веровал в морскую воду из гавани, оставленную на солнце, чтобы она наполовину выпарилась. Он сунул клинок в бочку с водой и скрылся в едком дыму.

Клинок остался цел.

— Давай старый меч, — потребовал Балюструс, и Уэлгрин кивком послал за ним Трашера.

Они сравнили клинки по весу и балансировке, а потом не спеша испробовали лезвия клинков друг о друга. Уэлгрин держал старый меч, а Балюструс — новый. Первые удары были не сильными, Уэлгрин почти не ощущал их, парируя. Потом у мастера появилась уверенность; он наносил удары новым клинком с всевозрастающей силой и невероятной точностью. Зеленые искры каскадом сыпались в вечернем свете, но Уэлгрина больше беспокоил старик, у которого, похоже, отпала необходимость в костылях. После нескольких безумных выпадов Уэлгрин отступил. Балюструс остановился, глубоко вздохнул, и клинок уперся острием в землю.

— Мы нашли то, что искали, парень, — прошептал он.

Он послал одного из подмастерьев в Санктуарий за бочонком пива. Солдаты и подмастерья навалились на эль, но Балюструс даже не притронулся к нему. Он продолжал сидеть во дворе, положив только что изготовленный клинок на поджатые уродливые ноги. Было уже темно, когда Уэлгрин присоединился к нему.

— А ты и вправду мастер, — с улыбкой сказал он, ставя перед Балюструсом кружку эля. Мастер покачал головой, отказываясь и от эля, и от комплимента.

— От меня осталась только тень, — сказал он. — Что ж, теперь у тебя есть энлибарские мечи, сынок. Что ты будешь с ними делать?

Уэлгрин сидел на корточках, облитый лунным светом. Эль согрел его в ночной прохладе и больше обычного настроил на оптимистический лад.

— Пообещав в качестве платы клинки, я смогу набрать солдат, поначалу достаточно будет нескольких человек. Мы отправимся на север и пополним ряды до нужного количества по мере продвижения. Мы заявимся к Стене Чародеев на конях и в полном снаряжении. Мы покроем себя честью и славой в битве с Нисибиси и превратимся в передовой отряд легиона.

Довольно хихикая, мастер наконец отпил глоток эля.

— Честь и слава. Уэлгрин, милый, зачем тебе слава? Что даст тебе честь? Что станет с твоими солдатами, когда забудутся Стена Чародеев и Нисибиси?

Почести и слава сами по себе были наградой для рэнканского воина; что же касается войны, то солдат без работы не останется.