Однажды, во время одной из тех веселых вечеринок, когда тысячи неожиданностей является в мысли и на устах, Зоя, смеясь, утверждала, как некогда знаменитая гречанка, — что не найдется человек, которого она не покорила бы, не искусила, будь это даже святой. Над ней стали смеяться, стали спорить, а так как ближе всех в памяти был пустынник Мартиниан, то на него указали Зое, как на непобедимого. Зоя, которая его видела, а может быть тайно питала к нему страсть, живо и решительно вскричала, что повергнет в прах его добродетель и сделает его своим любовником.

— Это солома! — сказала она с улыбкой. — Приложи к ней огонь, загорится легко.

И в тот же момент собирает свои драгоценности, богатые платья, пояса, накидки, венки и, надев на себя костюм нищенки, закрыв лицо, в бурю и непогоду, мчится в пустыню Мартиниана.

Является перед его хижиной и с плачем просит приюта, пустынник, не ожидая измены, отпирает дверь, принимает ее, кормит и раскладывает огонь, чтобы высушить платье. Между тем, Зоя снимает мокрые лохмотья, втихомолку одевает принесенный костюм и во всей своей красе атакует человека, который, начав каяться в восемнадцать лет безгрешным, был еще полон страстью, боролся с нею, как с врагом, а покорить не мог.

Мартиниан, испуганный, взволнованный, наконец, увлеченный взглядом куртизанки, привыкшей разжигать холодных и искушать равнодушных, пал.

Зоя осталась с ним и уже не думала победоносно возвращаться в Цезарею; пустыня ей полюбилась.

Но почти в момент падения пустынник стал терзаться. Мартиниан мучился своей слабостью и плакал над ней, не будучи в силах победить. Однажды вечером к нему по обыкновению пришли просить благословения; он сознавал себя недостойным дать его, заперся в келье, плача, и разложив большой огонь, в виде наказания, вложил в него свои ноги.

Пришла Зоя.

— Что это? — спрашивает она в испуге.

— Я пробую, — отвечает пустынник, сумею ли выдержать адский огонь, так как он меня не минует.

Тронутая куртизанка падает перед ним на колени; это великое добровольное мучение, эта мысль о падении, живущая в грехе, в одну минуту просвещает ее. Зоя из язычницы куртизанки становится ревностной христианкой".

— Какая картина, Ян! Не правда ли?.. Но это только половина легенды, вторая еще красноречивее.

"Мартиниан проводил Зою в монастырь Павла в Вифлеем; сам же, видя насколько следует избегать искушения, когда все мы бессильны и никогда не можем себе доверять, отправился на необитаемую морскую скалу, куда рыбаки ежедневно привозили ему рыбу, хлеб и пальмовые листья на маты, постель и для ручных работ.

Долго, долго жил так пустынник. Вдруг однажды разразилась буря; корабль недалеко от берега разбивается в темноте на скалах. Одно живое существо, спасшееся при крушении, протягивает руки к Мартиниану, не имея сил самому взобраться на скалу и спасти жизнь. Это молодая, прелестная девушка.

Пустынник спасает ее, отдает ей свою пещеру и все, что имел, но не решается остаться вместе. Одиночество с женщиной никогда не безопасно. Воспоминание о первом падении дает ему указание. Он оставляет спасенную девушку, а сам бросается со скалы в море, не зная, найдет ли в нем смерть или только новую жизнь. Берег был близко, и Мартиниан доплыл. Долго еще после этого он жил и умер, кажется, в Афинах, имея от роду пятьдесят лет".

— Не служит ли эта легенда великим нравоучением, что часто единственное спасение в бегстве? Да, мой Ян! В первую минуту надо бежать, потому что после, кто знает, хватит ли сил? Кто знает! Если бы Мартиниан остался подольше со спасенной им девушкой, не пал ли бы он вторично? Эта прекрасная легенда вспомнилась мне опять сегодня, когда я почувствовал жар в груди, разгорающийся под взглядами этой женщины. Я бегу, предпочел бы даже утопиться, чем остаться с нею, подвергаясь огню ее глаз.