— Пусть несчастная женщина была странной… — медленно, раздумывая над каждым словом, проговорила Александра. — Потерять трех сыновей — впору сойти с ума! Пусть в этом доме случилось несколько похожих смертей… Смерти так или иначе похожи друг на друга, ты не замечала?

— Мне нечасто случалось об этом думать, пока я не поселилась здесь! — передернула плечами Наталья.

— Тут задумаешься! — кивнула художница. — Из всего, что ты рассказала, я сделала один вывод: история этой семьи была трагической, странной, непонятной. Но умирали эти люди от вполне естественных, натуральных причин.

— Мистику, проклятие, связанное с наживой на войне главы рода, ты исключаешь?

— Полностью! — решительно заявила Александра. — Я только могу допустить, что почерк судьбы этой семьи не менялся… Повторялись ситуации, болезни напоминали одна другую, даже ранения и операции… Но умирали в этой семье не оттого, что видели призрак полковника. В этом ты меня не убедишь никогда!

Наталья провела рукой по лбу, медленно, вяло, словно потревоженный во сне человек, пытающийся отгородиться от вторжения яви.

— Отчего же тогда они умирали?

Паузу, повисшую после вопроса, разорвал гудок, раздавшийся за оградой сада. Встрепенувшись, женщины, не сговариваясь, подошли к окну.

— Дидье вернулся из города… — сказала Наталья, указывая на красный мопед, который оседлал всадник в шлеме. — Сейчас придет сюда, за деньгами. У него сегодня зарплата. Будь спокойна, этот стервец своего часа не пропустит…

— Очень милый молодой человек! — улыбнулась Александра. — Я бы, пожалуй, сказала, прекрасный молодой человек… Если бы он не поместил меня на ночлег в этой комнате! Быть может, он не знал?…

— Дидье?! Он знает все! — отрезала Наталья, не отрывая взгляда от красного мопеда. — Это достойный праправнук знаменитой «безумной вдовы». Стервец сделал это нарочно, чтобы потешиться, если ты вдруг помрешь от ужаса… Они тут не очень-то жалуют чужаков, знаешь ли! И вот что еще…

Она сделалась очень серьезной.

— При нем, пожалуйста, не говори обо всем этом ни слова! Не хочу, чтобы они думали, что я… что я боюсь!

Обедать собирались втроем. Дидье, получив деньги, остался работать в саду. Пока он чистил клумбы, пострадавшие от ночного ливня, убирал опавшие ветки и прошлогодние листья, посыпал раскисшие дорожки гравием, сновал с тачкой из угла в угол сада, Наталья готовила обед. Александра предложила ей помощь, но хозяйка, взглянув, как неуклюже та взялась чистить картошку, мгновенно отказалась:

— Ну нет, твои руки к таким низменным занятиям не приспособлены! Твои инструменты — кисти да мастихин. Поди-ка лучше, прогуляйся, полюбуйся на мои владения. Не заблудишься, они невелики…

И в самом деле, сад оказался гораздо меньше, чем померещилось художнице ночью, когда она шла снаружи вдоль его ограды. Остановившись на главной дорожке перед домом, она могла окинуть сад одним взглядом, от ограды до ограды. «Но летом, когда деревья покроются густой листвой, кустарники разрастутся и вся перспектива изменится, он наверняка выглядит куда обширнее! Можно даже представить, что на этих извилистых дорожках легко заплутать…»

Дорожки, скользкие от дождя, и впрямь отчаянно плутали между клумб, кустов и яблоневых старых деревьев. Свернув несколько раз, Александра остановилась и, повернувшись к дому, поискала взглядом те два раскидистых дуба, которые значились на старом медальоне и о посадке которых упомянула в своем рассказе Наталья.