— Ну вот, миллион на миллион, а ты — «туман». Тоже мне, кудесник! Давай выпускай группу. Запасные аэродромы сейчас передаст оперативный дежурный.

В 21.00 с минутным интервалом стала взлетать и группа. А за ней с соседнего аэродрома поднялся и братский полк. Сорок восемь экипажей. Дежурный штурман на листе бумаги в соответствующих графах ставил время прохода контрольных и поворотных пунктов.

Как только последний самолет прошел исходный пункт маршрута, связь с экипажами прекратилась — они шли в режиме радиомолчания, чтобы не раскрыть себя. У Александра выдалось свободное время, и Меньшиков попросил его посчитать по журналу руководителя полетов налет полка за прошлый месяц и выписать фамилии командиров экипажей, совершивших большее количество боевых вылетов.

Александр так увлекся работой, что не обращал внимания на происходящее вокруг, а когда оторвал взгляд от журнала и увидел полное тревоги лицо Меньшикова, державшего у уха телефонную трубку, сердце у него екнуло: что-то случилось.

— Найдите его, — приказывал подполковник кому-то сердитым голосом, и Александру снова вспомнились слова Лебедя о том, что у Меньшикова прорезался характер. Александр знал командира более трех лет и никогда таким суровым, сердитым и непреклонным не видел. Что-то с ним происходило непонятное.

— Минут сорок назад он уехал из штаба, — ответил голос в трубке. — Куда, не доложил.

Меньшиков в сердцах бросил трубку, что совсем на него не было похоже. Перехватив удивленный взгляд Туманова, подполковник устыдился своей слабости и извиняющимся тоном пояснил:

— Я же говорил… А он взял да укатил… Вы только посмотрите, — кивнул он на окно.

Александр взглянул на улицу и почувствовал, как кожа на голове стала стягиваться, поднимая дыбом волосы: аэродром будто курился; несмотря на темноту, видно было, как белесый туман поднимается от земли, растекается во все стороны, плотнеет и затопляет все вокруг. У горизонта звезд уже не было видно, а те, что мерцали в зените, мелко подрагивали и тускнели, тускнели…

Кто-то пророчески назвал такой туман радиационным (в то время слово «радиация» имело совсем иной смысл). Подобно ядерной радиации, он истощает нервную систему людей, доводит их до безумия, заставляя делать роковые ошибки: в тумане сталкиваются корабли, самолеты, машины; в тумане теряют пространственную ориентацию даже птицы. А посадить самолет, не имея системы слепой посадки, — бессмысленная затея.

— Как на запасных? — поспешно спросил Александр, надеясь, что, пока он занимался «канцелярией», их сообщили.

— На каких? Если б хоть один дали! — выдохнул Меньшиков. Он нервно прошелся по КП и снова взялся за телефон. Звонил в штаб дивизии оперативному дежурному, еще куда-то, и отовсюду следовал один и тот же ответ: «Ждите».

Туман густел с каждой минутой, и к двум часам ночи, когда разведчики вернулись с задания и запросили посадку, он стал настолько плотным, что срочно привезенный от зенитчиков прожектор не смог пробить его толщу даже вертикально. Луч будто расплющивался о невидимую в вышине твердь, дробился и осыпался вниз, образуя большое световое пятно с размытыми неровными краями. Увидеть это пятно летчики вряд ли могли.

Меньшиков дал команду Зароконяну и Кулешову пройти над КП, и, когда послышался гул самолетов, дежурный штурман и хронометражист вышли на улицу и стали стрелять из ракетниц вверх. Но ни Зароконян, ни Кулешов ракет не увидели.

— Давайте запасной аэродром! — категорически потребовал Зароконян. — Зачем время терять и жечь бензин?

— Ждите, — твердо ответил Меньшиков.

— Чего ждать?! — взорвался Зароконян.