Опять насупившись, Аманда раздраженно выпалила:

– Я привыкла ходить пешком! Просто заблудилась и решила отдохнуть, собраться с силами!

В наступившем молчании она сжалась от стыда за свою резкость и вымученно призналась:

– Наверное, слегка переусердствовала... Понимаете, – начала она, ощущая какую-то странную потребность поверить свои невзгоды этому непритязательному человечку, – в детстве попала в автомобильную катастрофу и была тяжело ранена. Теперь-то я в полном порядке, ну, не совсем в полном, – и она привычно провела пальцами по изуродованным мышцам ног, – но передвигаюсь я почти нормально.

– Значит, вы очень страдали, – прошептал старик.

– Да, страдала, – спокойно сказала она, – но выжила и держусь.

– Да... И добились немалого, – и старик задиристо выгнул дугою бровь.

Аманда вздрогнула. «Странные вещи говорит! – подумала она. – Не может же он знать, что я доктор наук, и про все, что с этим связано, – и очень внимательно посмотрела на старика. – Прямо персонаж из Диккенса: старомодно высокий ворот сорочки на несколько размеров больше тощей шеи; строгий черный костюм давно порыжел; глаза будто нездешним светом мерцают за круглыми стеклами в проволочной оправе, что сползла на самый кончик остренького носика, еле выступающего из пары тугих румяных щечек». Она снова вздрогнула, осознав, что он продолжает говорить, и вернулась к действительности.

– ...и пустились в путь одна?

– Да, – легкомысленно ответила она. – Предпочитаю разъезжать в одиночестве. Сначала подумывала купить тур, но уж больно мне не по душе все эти гиды. Сама я гораздо активней передвигаюсь и постигаю все быстрей.

– Неужели из-за ваших разъездов в одиночку никто не волнуется – ни ваша семья, ни ваши друзья?

От этого вопроса у Аманды непривычно тоскливо засосало под ложечкой.

– Друзья уважают мое стремление к самостоятельности. – Затем, выдержав довольно долгую паузу, проговорила: – На самом-то деле близких друзей у меня не густо, а с родными я не поддерживаю тесных отношений уже многие годы: они не понимают моих личных проблем, – и внутренне ужаснулась своим словам, сообразив, что такое не следует говорить совершенно чужому человеку. – Меня это вполне устраивает, – поспешно добавила она. – Лишние обузы мне ни к чему, забот у меня предостаточно, – и сокрушенно махнула на свои ноги.

– Обузы? – переспросил старик и взглянул на нее с неприкрытым сожалением. – Вы никогда никого не пускали к себе в душу?

Аманда с трудом проглотила комок, застрявший в горле и прошептала:

– Нет. Только... нет, ничего, – и она плотно сжала губы. Этому странному старцу она почему-то поведала о себе то, что никому никогда с тех пор, как стала взрослой, не говорила, но даже теперь она ни за что не станет рассказывать о Дереке.

Старик издал такой глубокий вздох, что это показалось ей невероятным для столь тщедушного тела. Он взял шляпу.

– Я с вами, милая, с удовольствием посидел бы подольше, но, к сожалению, мне надо идти, – сказал он, поднимаясь, и стало слышно, как захрустели его суставы.

Продолжая удивлять себя, Аманда открыла было рот, чтобы возразить, но сдержалась и, состроив приветливую улыбку, прошептала:

– Понятно. Приятно было побеседовать с вами.

Сделав шаг в проходе меж скамьями, старик обернулся и подрагивающей рукой провел по ее щеке, чуть выше горькой складки у губ. Впечатление было такое, будто ее лица коснулась паутинка. Он коротко кивнул, затем, взяв за руку, пристально посмотрел ей прямо в глаза, и Аманда ощутила странное умиротворяющее тепло, исходящее из его тонких пальцев.