Продвигаясь из Англии в Уэльс и Ирландию, через Центральную Европу, минуя непроходимые русские леса и в итоге сталкиваясь с исламом там, докуда на востоке дошли крестоносцы и где велась испанская Реконкиста, средневековая европейская граница (мы процитируем историка-медиевиста, профессора Ч. Дж. Бишко из Вирджинского университета), безусловно, являлась «единством — не в географическом плане, но в том, что выражает одинаковые глубинные силы средневекового развития и общее подобие целей, методов и достижений».
Границей созданы для истории не только новые земли, принадлежавшие европейской культуре, но и новые народы: португальцы, кастильцы, австрийцы, пруссы, великороссы, — народы, которые быстро заняли господствующее положение в новой истории соответствующих им стран. Ею порождена тема границы… в таких эпических произведениях, как «Сказание о полку Игореве» и «Песнь о моем Сиде». Ею создано несчетное количество новых типов средневековых мужчин и женщин — приграничный дворянин, неважно, назовем мы его богатырем, кабальеро, маркграфом или рыцарем; ею порождены воинские ордена, так отличившиеся в приграничных войнах и освоении новых земель; приграничный церковнослужитель, осваивающий новые территории, — епископ или аббат, миссионер, священник отдаленного пограничного прихода; пограничный торговец и житель пограничного города; спекулянт земельными участками или организатор освоения территорий; главное же — земледелец пограничья, размахивающий топором, пашущий землю или погоняющий скот. Вот эти жители пограничных районов при поддержке своих правителей или без нее раздвигали границы средневековой цивилизации; вот эти люди, чья военная или мирная деятельность по отношению к неевропейцам впервые поставила перед средневековыми мыслителями сложнейшие вопросы о правах коренного населения и законности справедливых войн против него, положили начало дискуссиям, которые в шестнадцатом веке охватили также проблему индейцев Нового Света и привели к тому, что испанские богословы и юристы средневекового склада ума заложили основы международного законодательства и прав неевропейцев. Для многих людей Средневековья, никогда не видевших подъема величественных столиц, суеты торговых городов, старинных феодальных владений или новых книг и университетов средневекового Возрождения, средневековая граница была главной надеждой на лучшее будущее, которая звала навстречу еще неизвестным им трудностям, риску и награде за смелость и предприимчивость. И, как и многие средневековые явления, вопрос о границе не был закрыт в 1453, 1492 или 1500 году, а перешел в эпоху становления современной цивилизации.
Вот это основное свойство границ продолжает оставаться спорным. Покажите мне линию, прочерченную по миру, и я смогу все доказать. По существу, можно признать правоту практически всей критики в адрес Дж. Ф. Тернера; можно согласиться, что граница формировалась по-разному и имела разное значение в различных частях Америки, что большинство процессов, происходивших тогда в приграничном обществе, носили скорее олигархический, чем демократический характер, что страну, в которой она продвигалась, можно было назвать «свободной» только потому, что белые поселенцы отказались признать права прежних жителей на землю и что общинные ценности, корпоративизм и федерализм были куда важнее, чем допускал Тернер; короче говоря, добрую долю жнивья его теории можно сжечь дотла, но все же посреди дымящегося запустения остается нечто существенно важное. Сохраняется образ линии, змеей извивающейся через весь континент на запад, изменяющей все, что встречается ей на пути, создающей новый мир. Эта линия действует на наше воображение так же, как она действовала на воображение людей, продвигавших ее вперед, и, безусловно, на воображение тех, кто сопротивлялся ее продвижению. В американской литературе — от Твена до Беллоу — можно увидеть результаты работы интеллекта, сложившегося под влиянием границы, особенности которого Тернер так искусно описал, а в темной стороне современной Америки, в антиправительственной деятельности народной армии и Унабомберов, угадывается доминирующий индивидуализм на службе у зла, существование которого он прекрасно осознавал. |