И как хотите — но это неправильно! — исступленно мотнула головой девушка. — Так не должно быть! Мы с ней с третьего класса дружили. Она была… Она была такая талантливая! Ее стихи, песни… — Инна умолкла на полуслове, по ее щеке сбежала одинокая прозрачная капля. — Налейте еще, если не в лом! — подняла она свой пустой «бокал».
Олег качнулся вперед, но «Диля» его опередила, взяв из рук Иноземцевой плошку, поднявшись и шагнув к столику за бутылью.
— «Прости меня, мой друг, я ухожу…» она написала, когда нам с ней было по шестнадцать, — не дожидаясь, пока Чужая управится с «бокалом», продолжила Инна. — На самом деле, песня мне тогда совсем не понравилась! Нет, мелодия получилась отличная, а вот слова… Эти рифмы: «слезы — розы — грезы — грозы»… Тогда они казались мне такими банальными, почти пошлыми… Теперь я понимаю: это самые правильные рифмы в шестнадцать лет! Только такие в том возрасте и могут звучать искренне. Честно звучать… Мне не нравилось стихотворение, но я его хвалила. Ненавижу врать — и врала лучшей подруге, чтобы ее не разочаровывать… Вот что ужасно! А стихи на самом деле замечательные, я им даже невольно подражала потом…
Чужая вернулась с напитком, но вместо плошки Иноземцева потянулась к гитаре:
Прости меня, мой друг, я ухожу.
Да, я любила, страстно, до смешного!
Но каждый пишет о любви так много…
Что ж, я о ней ни слова не скажу!
Прости меня, мой друг, я ухожу.
Что слезы? Это ветер мне в лицо!
Холодный ветер навевает грезы.
О чем? О сладком обаянье розы?
Но вянет и она в конце концов,
И реквием над ней слагают грозы…
С очередным аккордом одна из струн со звоном лопнула, чиркнув Инне по лицу, и песня резко оборвалась.
— А сеятели пусть утрутся! — бросила Иноземцева куда-то в потолок. — Смерть Веры ничего им не даст!
— Думаешь, Вера одобрила бы такое? — успев немного собраться с мыслями, привел Олег показавшийся ему самому убедительным довод.
— Не знаю, — пожала плечами Инна. — И уже не узнаю. Но отомщу за нее — хотя бы так!
— Как я уже позволила себе отметить, этого вовсе не требуется, — осторожно выговорила «Диля». — В Виктории трутень найдет себе достаточно добровольцев. А не там — так в Вагнерсбурге. Каста состоится и без твоей жертвы.
— Это не жертва, — покачала головой девушка. — Это расплата. А что касается Виктории… Трутень же навещал меня этой ночью. В мыслях, разумеется, навещал — он мастак на такое…
Олег удивленно вытаращил на собеседницу глаза, но задать готовый сорваться с языка вопрос Инна ему не дала.
— Что-то у них там пошло не так, — продолжила она, жестом попросив юношу себя не перебивать. — Они возвращаются в Тиньши. В том же числе, в каком ушли — четверо. Плюс монстр, его они откопали. Больше с ними никого нет — и, как я поняла, уже не будет. Так что желающие добровольно лечь под хвост все еще нужны. Я — готова.
— А ты уверена, что это твое собственное решение? — хмуро поинтересовался Олег. — Что оно не навязано тебе трутнем? Сама же говоришь: он шарил у тебя в голове! Так не его ли это идея на самом деле?
— Нет, — твердо проговорила Иноземцева. — Не его. Моя. Уж себя-то я знаю.
— В любом случае, трутню нужны девять человек, — принялся рассуждать вслух Светлов. |