Изменить размер шрифта - +

– Не забуду. Я и сама думала… Я куплю ей духи… с зарплаты. Французские. И еще что-нибудь… может, конфеты для внучки.

– Оля… – Я запнулась, не решаясь нарушить собственную заповедь – держи дистанцию! – Оля… у вас есть семья?

– Одна мать, – Оля, казалось, не удивилась. Жизнь ее вошла в новую полосу, звезды выстроились по-новому, и могли случиться всякие неожиданности. – Она сейчас в больнице с переломом ключицы. Упала на лестнице, пьяная в дымину, а у нас там никогда нет света. Лампочки прут. – Оля говорила о матери так непринужденно, будто у той был всего-навсего легкий насморк.

– Она пьет?

– Пьет. Как убили отца, так и запила. Я еще маленькая была, три года всего… когда его грохнули.

– Кто?

– Дружки. Они вскрывали товарные вагоны, ну и чего-то там не поделили.

– То есть… воровали?

– Ага, – беспечно отозвалась Оля. – Продукты всякие, консервы, водку.

Озадаченная, я не знала, что сказать. Наконец выдавила из себя:

– Может… вашу маму нужно лечить?

– Она лечилась два раза, не помогает, – махнула рукой Оля. – Держится полтора месяца, а потом срывается. Когда бабушка была жива, еще кое-как, боялась, а сейчас совсем плохая стала.

Слушая Олю, я испытывала странное чувство нереальности не столько от ее истории, сколько от той легкости, с какой девушка рассказывает о себе. Оля не испытывала ни смущения, ни стыда, и в этом я видела странность, невольно внушавшую уважение. Или что-то похожее на уважение. Как назвать это, я не знала. Я никогда не опускалась до мутных социальных глубин, где с рыбьей легкостью плавала Оля. У меня в жизни были трудные моменты, и я гордилась тем, что сумела вовремя принять нужное решение. Где-то внутри меня сидела уверенность записного идеалиста в том, что хорошим людям воздается по заслугам, всякий труд вознаграждается, успех приходит к трудягам, есть свет в конце тоннеля, и так далее, а если ничего этого не случилось, то… сами виноваты. Впервые мне пришло в голову, что мои трудности и не трудности вовсе, а так, легкие препятствия. У меня не было в жизни ни массажного кабинета, ни коменданта аэропорта… ни пьющей матери. Да если бы мне пришлось выбирать между массажным кабинетом и аэропортом, я бы скорее умерла. «Умереть легко, а ты поживи, – сказал рассудительно кто-то внутри, – а потом суди. Умная какая…»

– Бабушка хорошая была, любила меня, – продолжала Оля.

– Меня тоже растила бабушка, – сказала я неожиданно для себя. – А родителей я не помню.

– Моя бабулька была класс, всех строила. Мать при ней по струнке ходила. А… что случилось с вашими родителями?

– Не знаю. Бабушка никогда о них не говорила.

Странность, к которой я давно привыкла, сейчас облаком повисла в воздухе. Оля смотрела на меня сочувственно. Уж на что обделенной в жизни была эта девушка, мать у нее все-таки есть, хоть и пьянчужка.

Зазвонил телефон, и мы обе вздрогнули.

– Ксюш, ну как? – прокричала Стелла.

– Подожди. – Я повернулась к Ольге. – Оля, спасибо за шампанское. И желаю удачи.

– Спасибо, – шепотом ответила девушка и на цыпочках пошла к двери.

– Вы что, шампанское пьете? – слабо удивилась Стелла. – С самого утра? По какому поводу? – Не дожидаясь ответа, спросила: – Ну, как? Видела?

– Видела.

– Ну, говори! Не тяни! Что он сказал?

– Он сказал, что ты очень красивая женщина.

Быстрый переход