Артур взглянул на часы: Сашку он разбудил час назад, она уже должна была собраться. Она пыталась поныть, мол, какого черта выезжать в такую рань?! Пришлось пресечь:

– В машине доспишь.

Логов не любил строжить ее и даже не считал себя вправе, все же он ей не настоящий отец, но были ситуации, когда приходилось настаивать на своем. Ему нужно было добраться до Евпатории как можно скорее, но о самолете Артур и слышать не хотел: без машины в Крыму делать нечего, а чужие он не любил, поэтому сразу отмел Сашкино предложение взять напрокат.

Так что в путь они отправлялись на его любимой «Ауди», которую он без стеснения всегда оставлял прямо у Сашкиного подъезда. Что скажут люди? Вот уж это Артура Логова никогда особо не заботило. Когда ты рождаешься с таким лицом, от которого только через силу можно оторвать взгляд, то шепот за спиной становится твоим шлейфом и тянется через всю жизнь. И никто не верит, что сам ты смотришься в зеркало только в тех случаях, когда бреешься, и меньше всего заботишься о том, как уложены волосы.

С юности ему приписывали невероятные романы: уже в девятом классе с молодой учительницей физики, которая, кажется, и впрямь смотрела на Артура чаще, чем на других…

– От тебя ж не убудет, а человеку приятно, – философски рассуждал по этому поводу его приятель Борька Сорокин.

Потом шептались, что в Логова влюбилась аж декан факультета – лютая с остальными студентами дама, которая жалела его, мальчика, потерявшего родителей, совсем по-матерински. И Артур твердо знал: у декана нет никакой задней мысли, когда она подсовывает ему пакетик с бутербродами. Или закрывает глаза на то, что Логов опять проспал первую пару.

Сострадание не имеет с похотью ничего общего… Хотя по работе ему встречался один старый подонок, который слишком уж жалел соседского мальчика: его родители пили по-черному. Он то подкармливал малыша, то укладывал к себе в постель.

– Да я ж порадовать его хотел, – оправдывался он на допросе. – Приласкать малость… Он же с этой алкашней никакой радости не видел.

Вот только однажды мальчик начал отбиваться… Может, просто подрос и понял, что творит с ним добрый дедушка? Или просветил кто-нибудь в подворотне… Пацан ударил соседа и начал кричать.

– Пришлось малость придушить его, а то весь дом переполошил бы, – оправдывался убийца, демонстрируя искреннее непонимание, в чем его вина.

Ребенка нашли только через неделю на пустыре, обглоданного бродячими псами. Патологоанатом обнаружил следы многократного сексуального насилия, а пацан из двора вспомнил, как погибший сболтнул, что сосед жалеет его. И только мать с отцом ничего не замечали…

Но юность Артура была свободна от таких упырей, если его и жалели, то искренне.

«Надо бы заглянуть к ней, проведать, – подумал Артур о бывшем декане, уже садясь в машину. – Если она еще не на пенсии… Как же ее зовут?»

У него было время вспомнить, пока он добирался от своего дома на Большой Черкизовской до Сашкиного на Сельскохозяйственной. Раньше Артур называл этот дом Оксаниным, теперь приходилось переучиваться, чтобы не увязнуть в прошлом на годы, а риск был – он это чувствовал. Выбираться в реальную жизнь нужно было очень аккуратно, неспешно, не делая резких движений, чтобы не порушить башню, воздвигнутую из воспоминаний.

И Сашку он не торопил: пусть остается в той же квартире среди Оксаниных вещей, раз ей так спокойнее. Только бы самообман не затянулся на всю оставшуюся жизнь… Вокруг было полно людей, живущих воспоминаниями. Артур видел их чуть ли не каждый день: грустное зрелище. Такого он Сашке не желал. Потому и рвался скорее увезти ее на море, наивно веря в его чудодейственную силу.