— Шепот — единственное лекарство, когда меня начинает разбирать смех. Ибо, если я начинаю хохотать, никто вокруг тоже не может удержаться. Так что тогда ты точно лопнешь.

Странные у него лекарства, хотя остальные рассуждения выглядели вполне логично: жить хотелось в любом случае и умирать от смеха было совсем не смешно. Поэтому я тоже всеми силами сдержал собственный, рвущийся наружу смешок и встал на ноги. Чуток подвигал корпусом. Попытался наклониться чуть вперед, после чего не сдержал нервного хихиканья: из-за вздувшегося живота я не видел собственных коленок! Как там издеваются в таких случаях над толстяками? А! Зеркальная болезнь!

Не иначе мне и в самом деле надо срочно избавиться от излишков пищи?..

Я так и замер в этих размышлениях. Ничего в животе не урчало. Тошнота тоже отсутствовала полностью. Диафрагма не сдавливалась, дышалось легко. Ничего не онемело и не затекло. Мало того, и последнее наблюдение поражало больше всего: во мне кипела такая энергия, что я почувствовал беззаботное ребячество и желание кувыркаться.

Только вот временный наставник смотрел на меня расширенными глазами, и вкупе с его оригинальным лицом это выражение могло рассмешить кого угодно. Но я таки еще чудом сдержался, подвигался более интенсивно и вынес для себя сиюминутную классификацию:

— Обжора прожорливый, прикормленный, дорвавшийся до обжорства.

Вот тут Леонида и прорвало. И я понял, почему его смело можно считать мэтром клоунады: только за один его заразительный смех! Он хохотал так заливисто, так легко и проникновенно, что удержаться от ответной реакции мог бы лишь покойник.

Ну и я грянул. После первой минуты у меня затряслись коленки, и я присел на табуретку. После второй минуты у меня заныли живот, позвоночник, и в поисках более удобного положения я сполз на пол. Еще через минуту я уже стоял на коленках, бесполезно пытаясь перекатиться с раздувшегося живота хотя бы на бок.

В общем, истерия истинных профессионалов юмора!

Именно так и подумал ворвавшийся к нам шеф всего этого балагана. Но сам смеяться не стал, имея в своем арсенале весьма эффективное средство борьбы с беспричинным смехом. Он просто завыл, словно пароходный гудок, моментально переведя наши сознания из фазы веселья в фазу непроизвольного испуга. И когда мы, полу оглушенные, замерли, пытаясь вдохнуть воздух, вполне деловым голосом проговорил:

— Вижу, что сработались! Молодцы! Готовьтесь к выступлению, через полчаса начинаем.

Развернулся и сгинул. Только и осталась на месте заросшего лица колышущаяся разноцветная занавеска. Глядя на нее, Леонид уселся на кровати, озадаченно почесал макушку и благоразумным шепотом стал размышлять:

— Странно! Уже и утро скоро, а этим нуворишам представления захотелось.

Я с трудом облокотился на табуретку, стараясь смотреть только на плотный брезент, и тоже шепотом поинтересовался:

— А это плохо или хорошо?

— Все зависит от количества ими выпитого и от качества собравшейся компании. Тут чаще всего такие отбросы собираются, что прямо на манеже блевать хочется.

— Так давай сбежим! — с горячностью предложил я, вспомнив, что пора «делать ноги», а вслух перечисляя: — Покушали, так сказать, пора и честь знать! По принципу: «Гости, а не надоели ли вам хозяева?»

— Ты забыл, что там я никому не нужен, — окончательно погрустнел мэтр.

— Там? — Неожиданно я вспомнил о мире Трех Щитов, представил, как этого парня излечивают первым щитом и он становится вполне приятным и симпатичным на вид, — Ха! Может, за этим забором ты никому и не нужен! — Я встал на ноги и теперь смотрел на парня в упор. — Но я знаю место, где тебя если и не вылечат сразу, то на твое уродство не обратят ни малейшего внимания.