– Как дела? – спросил я, заметив, что голос звучал так, как если разговариваешь со случайным знакомым.

– На работе, – ответила Паулина. – Скоро пойду за Эллой в сад.

Паузы казались неизбежностью. Снопы света вгрызались в заснеженную дорогу.

– А я вот в Суомалахти, – продолжил я. – Кстати, ездили с Рантаненом на рудник.

– Ты не забыл заплатить за сад?

Я смотрел вперед на раскалывающийся пейзаж.

– Заплачу вечером, как доберусь до гостиницы.

– Надо было сделать это еще на той неделе.

Вот как будто я не знал об этом.

– Все сделаю.

– …как и сходить до отъезда в магазин.

Перед глазами встал пустой холодильник и записка на столе: на расстоянии восьмисот километров они казались похожими на две громадины. Прижал телефон к уху – в трубке был слышен конторский шум.

– Здорово, что мы так нужны тебе, – обронила Паулина.

– Не начинай.

– Мне и не нужно, ты сам все делаешь.

– Пришлось срочно выехать.

– Как всегда.

– Это моя работа.

– Акцент на слове моя.

– Так хоть не продался никакой корпорации.

Паулина вздохнула. Наступила тишина, точнее – не совсем. Было слышно, как разочарование с шумом пронеслось через вселенную.

– Пожалуй, я продолжу продавать себя и дальше, – сказала она, – чтобы мы могли платить за садик и покупать еды. Твой идеалистический оптимизм в этом не очень преуспевает.

Не получалось вспомнить, когда все стало вот таким. Мы встретились три года назад, Элла родилась год спустя. Сейчас мы находились в той точке, когда с трудом удается договориться о чем-либо. Даже не помнил, когда мы вместе смеялись или хотя бы по одному и тому же поводу. Паулина винила меня в том, что я отдавался целиком и полностью своей журналистской работе в ущерб всему остальному, в особенности семье. Я винил ее в том, что она поставила крест на журналистике и ушла в «оазис благоглупости» – как называют работу пиарщиков в нормальных редакциях. В основном Паулина занималась перемазыванием черного в белое и – наоборот, что, быть может, не было таким уж откровенным враньем, но использованием своего умения для манипулирования и обмана – точно. Всякий раз, когда мы ссорились, я спрашивал у нее, когда она планирует рассказать дочери, что ее мать – путана. На это Паулина отвечала, что сразу, как только отец Эллы вытащит свою башку из лицемерной задницы прошлого и поймет, что борьба за правое дело не означает всеобщего онанирования на его воображаемую идеальность и что все его якобы достижения достигнуты исключительно ради себя любимого, а не ради благородной идеи. Да, и если в первый год жизни ссоры обычно заканчивались бурным примеряющим сексом, то теперь они были похожи на черную жижу, в которой мы утопали с каждым разом все глубже.

Вернулся в Суомалахти. Проехал мимо магазина, парикмахерской и по совместительству массажного салона, мимо бара «Лоухос» к местной гостиничке. Окна ее верхнего этажа смотрели на старое кладбище. Наверное, идея тут была в утешении: если визит затягивается, то место отдохновения не так и далеко.

Не бронировал номера заранее, оказалось, что стоило. Все восемь номеров были заняты.

Вернулся в машину, запустил двигатель. Подогрев оказался мощным: если пальцы в ботинках скукожились от мороза, то пятая точка была точно на сковороде. Стрелка бензинового датчика медленно подползла к красной зоне. На капоте сгрудился снег.

На часах было без пятнадцати пять вечера, хотя, если судить по темному двору, деревянной церкви, подсвеченной красным, и пустоте вокруг, времени могло быть сколько угодно.