Амалия все поняла.

— А разве могут так, — без моего заявления?

— Они все могут, все! Это же мафия. Кого-то вином угостил, кому-то сунул взятку, — мафия! — понимаешь?.. И концы в воду. Бейся головой об стену, — мафия! Одно слово. Все продано и все куплено. У него деньги, много денег, а против денег силы нет!

Мозг Амалии прояснился, — вся картина случившегося вдруг перед ней открылась. Нино — его жена, настоящая, любимая, они ждут ребенка, все спланировали заранее, у них деньги, они всех купили, а она… Ей потом приготовят «коктейль» покрепче и отправят к праотцам.

В полуобморочном состоянии опустилась на диван.

— Что делать?..

Заплакала.

Костя присел к ней, обнял за плечи.

— Ну-ну, успокойся, что-нибудь придумаем.

Как врач она знала: нельзя раскисать, поддаваться горю. Сердце у нее хотя и здоровое, но может дрогнуть, не выдержать жесточайшего стресса. Решительно поднялась с дивана.

— Негодяй! — И кулачки ее крепко сжались. — Какую нам подложил мину.

На слове «нам» сделала ударение, — давала понять, что она одинока, и все, что осталось от академика, принадлежит и ему, что и он наследник и что бороться они должны вместе.

Ходила возле камина, потирала пальцами за ушами. И слушала пульс в висках, биение сердца. «Нет, в постель он меня не уложит. Я, как полководец, должна оценить врага, все узнать о нем и затем спланировать операцию. Продумать все мелочи, — все до единой».

— Тариэл приехал в университет, готовит диссертацию.

— А я почти уверен: он — мафиози и на их шахматной доске — важная фигура. Его же диссертация — отвлекающий маневр, для простаков. Наверняка он имеет задание твою квартиру превратить в их штаб или пункт сбора.

— Но что же нам делать? — с закипавшей решимостью проговорила Амалия.

Костя и сам думал: что предпринять? Как повести дело? В отличие от Амалии, которая верила в милицию, прокурора, в суд, майор не верил ни в какие официальные структуры. Он знал, что все куплены, а если еще не куплены, то ждут случая, чтобы подороже продать себя. Их разговор состоялся в дни, когда в Питере, как и по всей России, бушевал смертоносный беспредел «отпущенных» цен, когда старушки, получающие мизерную пенсию, приходили в магазин и в паническом ужасе смотрели на таблички с ценами колбасы, сметаны, творога… Постояв-постояв, уходили домой…

Майор милиции видел все это своими глазами. Амалия слышала гул разваливающейся империи, но, стоящая вдалеке от управляющих и надзирающих структур, еще не могла охватить разумом размера беды.

Как всякая женщина, Амалия плохо знала себя: искренне и горячо сетовала на свою слабость, трепетала от страха и не ведала сил, поднимавшихся у нее в то же время изнутри. Чутьем улавливала, что Тариэл навязывал ей длительную психическую осаду, надеясь на женскую слабость противника, ждал победы, но в этом-то как раз и состоял его главный просчет. Амалия была готова к длительной борьбе и думала только о том, как бы сделать его поражение сокрушительным.

«Нужен покой и хорошее настроение, — рассуждала она, подкладывая в камин дров и пошевеливая длинными коваными щипцами горящие угли. — Впереди возможны другие удары, надо стоять и стоять».

— Если не возражаешь, — сказал Костя, — я отошлю машину и останусь у тебя на ночь.

— Да-да, я хотела просить тебя об этом. И вообще. Костя, милый, живи пока у меня, я боюсь этого кавказского черта.

— Думаю и об этом.