— О!.. Это дело! Нам как раз и нужны они — два частных Шерлока Холмса. Пиши заявление, а я оформлю приказом.

Полковник выскочил из-за стола, протянул Косте руку. И, провожая из кабинета, продолжал:

— «Волга» — хорошо, но и «жигули» — неплохо. Тебе в новой должности придется много ездить. А что? Разве плохо мотаться по городу в «жигуленке»? Ну вот, думай и приходи. А приказ о твоем переводе будет сегодня вечером. И в другой раз, и всегда… все в руках Божьих.

Костя был на седьмом небе, он от радости даже забыл спросить, будет ли ему зарплата. Или частные сыщики сами заключают договоры с клиентами? Найдет преступника — получит, не найдет…

Майор вспомнил о спрятанных драгоценностях. «Ах!.. Мне все равно!» И скорым шагом направился к «Волге». Он знал, что Амалия пришла с работы и что, должно быть, на квартире с ней Тариэл… «Приеду и как ни в чем не бывало буду с ними ужинать».

Ему не терпелось увидеть пострадавшего грузина.

Амалия, открывая дверь, сияла от радости, хотя внешне и ничем не выказывала своих чувств, наоборот, нарочито суховато проговорила:

— Обыкновенно ты прежде звонишь, а уж потом приезжаешь.

И он в тон ей сказал:

— Ты, тетушка, будто и не рада появлению племянника. Я, кажется, не часто тебя навещаю.

И, как всегда, прошел в гостиную и здесь увидел Тариэла. Грузин сидел в кресле с перевязанной головой, в халате, в тапочках на босу ногу. Вид у него был несчастный, потерянный, он был бледен как лист чистой бумаги. Майор удивился:

— Что с вами, кацо?

Грузин страшно не любил в устах милиционера это фамильярное и столь желанное в родных краях «кацо», — здесь оно звучало оскорбительно.

— Упал и разбился.

Сказал через силу, каким-то придушенным сиплым голосом, и взмахнул рукой, и было видно, что это движение причинило ему боль. Он скорчил страдальческую гримасу, втянул голову в плечи. Сидел в кресле, вытянув перед собой ноги, смотрел под стол и стонал. Видно, слаб был кавказец духом, и боль его сломила. «А может, — думал Костя, — боль непереносима».

— Зашиб позвоночник, — сказала Амалия, поправляя повязку на голове Тариэла. — Говорю ему: ложись в клинику, — не хочет.

— А голова? — кивнул на повязку Костя. — Может, сотрясение?..

А про себя с удовольствием отметил: «Удар вышел неплохой. В самую точку попал». Больше всего он радовался, — почти ликовал, — тому обстоятельству, что Тариэл и не подозревает, кто его так лихо хватил по позвоночнику. «По башке-то я его будто не задел, видно, боль и в голову отдает, а может, при падении ушибся», — думал Костя, направляясь вслед за хозяйкой на кухню.

Здесь Амалия, как и в коридоре, вновь зашлась радостью, глаза ее заблестели, — она схватила Костю за руку, на ухо зашептала:

— У них драка вышла. Он по телефону целый час названивал, по-своему лопотал и все «азиков» поминал, шакалами называл, да так, что зубы скрежетали, шипел, как змея. Потом двое сюда заходили, — один русский, другой кавказец, Нукзар, и им про «азика» говорил, — злобно, с ненавистью. Видно, этот самый… «азик» и врезал ему.

Так и сказала: «врезал», а Костя смеялся в душе.

— А кто такой Нукзар? Он раньше бывал у вас?

— Бывал, и не однажды. Толстый и пожилой, — лет пятьдесят ему. Он в каком-то совхозе в парниках цветы скупал, и мальчики его в самых людных местах продавали. Сейчас они вроде бы…

Амалия глянула за дверь, — нет ли Тариэла! — махнула рукой: «Ходить не может» и шепотом:

— Гуманитарную помощь трясут, одежду поношенную продают.