Шанна задохнулась от ужаса, когда ликующий Гэйлорд, злобно засмеявшись, замахнулся своим смертельным оружием на поднимающегося Рюарка. Однако победный возглас Гэйлорда перешел в вопль боли: тонкое острие кинжала Шанны проткнуло ему щеку, и рыцарь почувствовал, как горячая кровь потекла по его шее. В припадке ярости он забыл о Шанне, и она воспользовалась этим, нанеся ему удар. Гэйлорд с рычанием набросился на Шанну, и его костлявый кулак опустился ей на скулу. В глазах Шанны потемнело, и ей показалось, что она летит в пустоту.

Но Гэйлорд слишком надолго отвлекся от своего главного противника. Тот вырвал у него топор, словно игрушку из рук ребенка. Гэйлорд увидел, как сверкнуло лезвие, и подумал, что настал его последний час. Но Рюарк метнул топор слишком сильно, и тот, минуя Гэйлорда, врезался в балку крыши, а его топорище оказалось на недосягаемой высоте. В следующий момент Гэйлорд оказался в могучих объятиях взбешенного, не знающего пощады человека. Мерцавшие темным золотом глаза не сулили ему ничего, кроме смерти. Удары сыпались на него один за другим. Пытаясь защитить руками голову от ударов, он упал на колени, и его рука инстинктивно вцепилась в мягкий бархат платья Шанны.

— Остановите его! Остановите его! — всхлипывал Гэйлорд. — Он убьет меня!

Шанна была как в тумане, сквозь который до нее долетали звуки борьбы, сопровождавшиеся руганью и жалобным хныканьем. Она тряхнула головой, пытаясь выйти из состояния оцепенения. У ее ног, на полу, сэр Гэйлорд, зажавший в руке подол ее платья, умолял сохранить ему жизнь. Внезапно она со всей ясностью поняла, что надо проявить милосердие к этому человеку. Она перешагнула через распростертого рыцаря, схватила руку Рюарка и приложила ее к своей груди.

— Рюарк, — почти с мольбой обратилась она к мужу, — пусть правосудие решает его судьбу. — Она положила ему руку на затылок, притянула его лицо к себе и не отрывала от его губ свои, пока к нему не вернулась способность рассуждать здраво. Она почувствовала, наконец, как гнев оставляет Рюарка, и поняла, что победила, когда он заключил ее в объятия и, приподняв над полом, в неистовом порыве прижал к себе.

Когда всадники остановили перед хижиной лошадей, их глазам открылось вполне мирное зрелище: Шанна сидела на пне, покорно позволяя Рюарку прикладывать смоченный в холодной воде платок к синяку на ее щеке. Рядом с ними на грубо сколоченной скамье сидел надежно связанный Гэйлорд. Увидев сорванную с петель дверь, Джордж усмехнулся:

— Моему сыну не впервой открывать дверь таким образом!

Гэйлорда посадили на лошадь. Шанна оказалась на Аттиле, рядом с Рюарком. Она не уступила бы это место никому на свете. Дверь хижины починили, и небольшой отряд был уже готов тронуться в путь, как вдруг послышался топот копыт приближающейся лошади. В следующий миг на дороге появилась старая кобыла. Трудно было сказать, кто дышал тяжелее: она сама или восседавший на ней отважный всадник, который отчаянной руганью пытался ускорить бег своей кобылы. Натаниэль спешился, чтобы помочь Траерну слезть с лошади. Сняв седло с клячи Траерна, он надел его на спину Изабеллы, на которой ехать было куда приятнее.

Уже смеркалось, когда эта довольно веселая компания приблизилась к дому Бошанов, и никто не заметил, что Аттила со своей двойной ношей давно отстал от кавалькады всадников. Похоже, никто не управлял им — оба всадника были целиком заняты друг другом.

Проезжая мимо импровизированной конюшни, Джордж продемонстрировал своим спутникам крепко сколоченное стойло, в которое при случае можно было поставить жеребца или даже быка. Им пользовались редко. Там был небольшой стол и табурет, а также куча свежей соломы и несколько одеял. Сэра Гэйлорда развязали и водворили в стойло, превращенное в тюремную камеру. Оглядевшись, он потер затекшие запястья и ухмыльнулся своим тюремщикам:

— Вы можете обвинять меня сколько вам угодно, но, как рыцарь королевства, я подлежу не ниже чем высшему суду его величества в Лондоне.