Закрыв за собой дверь ванной комнаты, Дарио склонился над биде, пуская теплую воду. Подмываться он любил немедленно. Пока он лежал там, в комнате, это было блаженством, но после того как… нет, об этом лучше не вспоминать, по крайней мере до следующего очаровательного темноволосого юноши.

Он уселся на биде, намыливая себя, растирая крепкими руками тело, а затем плавным нажатием ручки делая бьющую снизу воду все более холодной. Ледяные струйки бодрящими иголками впивались в мошонку и пенис. Слишком уж жаркий сегодня день. Такая духота, такая влажность.

Дарио надеялся, что парень скоро уйдет. «Может, провожая его до двери, следует дать ему немного денег?» Обычно в таких случаях хватало двадцати долларов.

Он накинул на себя махровый халат, посмотрелся в зеркало. Никто не дал бы ему его двадцати шести. От силы девятнадцать: стройный, высокий, с голубыми тевтонскими глазами, прямыми белокурыми волосами, Дарио очень походил на свою мать; в его облике не было ничего общего с отцом, Джино, или с этой сучкой Лаки — его родной сестрой.

Он открыл дверь и вновь прошел в спальню. Темноволосый уже натянул на себя свои грязные джинсы и майку и стоял, глядя в окно.

Из тоненькой пачки банкнот, лежавших в тумбочке, Дарио извлек две десятидолларовые бумажки. Он никогда не держал в квартире больших сумм денег — чтобы не вводить в искушение своих случайных знакомых, которых он приводил сюда с улицы. Негромко кашлянул, давая стоящему у окна понять, что тот в комнате не один. «Поворачивайся, забирай свои деньги и иди», — мысленно приказал он.

Его гость медленно развернулся. Судя по вздувшимся джинсам, член парня так и не обрел еще успокоения.

Дарио вытянул вперед руку с деньгами.

— На дорогу, — доброжелательно произнес он.

— В рот тебя, — уничтожающе ответил тот, подбрасывая на ладони связку ключей.

Дарио почувствовал страх. Он всегда старался держаться в стороне от возможных неприятностей или какого-либо насилия. Сейчас, похоже, неприятностей не избежать; это тревожное ощущение он испытал еще на улице, когда парень сам, без всякого приглашения, подошел к нему. Обычно в таких случаях Дарио брал всю инициативу на себя. Голубоглазый блондин, внешне он ничуть не походил на гомика, скорее наоборот: и манера одеваться и походка — все выдавало в нем настоящего мужчину. Он был сверхосторожен. Еще бы — имея такого отца, нельзя позволить себе ни одной фальшивой ноты.

Он шаг за шагом попятился к двери. В гостиной в ящике стола лежал на всякий случай его страховой полис: маленький, курносый револьвер 25-го калибра. Отличное средство выбить дурь из какого-нибудь дерьма.

Юноша рассмеялся.

— Ты куда это? — произнес он немного в нос. Дарио находился уже у самой двери.

— Можешь забыть о нем. Я подумал и об этом, а ключи — вот они, ото твои ключи, приятель. Понял? Твои ключи. Тебе ведь понятно, что ото значит, а? Это значит, что мы с тобой заперты в стой самой квартире. В такой же недоступности, как и задница президента Картера. Я готов поклясться, что задница у него крепкая — вроде твоей, приятель.

Неторопливым движением парень опустил руку в карман джинсов и вытащил нож, предназначенный только для одного — убивать. Десять дюймов сверкающей стали.

— Тебе же так хотелось, чтобы тебя трахнули. — В голосе звучала нескрываемая насмешка. — Вот ты и дождался. Сейчас этот щекотун оттрахает тебя так, что ты и в спешке этого не забудешь.

Дарио неподвижно замер у двери. Мозг его лихорадочно работал. Кого он привел к себе? Что этому типу нужно? Чем его можно купить?

И, в конце концов, уж не Лаки ли подослала его? Неужели эта сука решила отделаться от него раз и навсегда?

Для женщины, которой уже за шестьдесят, Кэрри Беркли выглядела потрясающе; две ежедневных партии в теннис не позволяли ее фигуре утратить стройность.