Я даже почувствовала жуткую слабость.

Я опустила глаза вниз на дядю Дейва, на его неподвижное выражение лица, на темно-красное пятно, растекающееся по зеленому ковру. Я уже видела этот застывший взгляд на лице. У папы. Дядя Дейв умер.

Я не могла понять почему так все случилось. В этом было что-то совершенно неправильное.

Я подняла глаза на маму. Лицо у нее белое, она смотрела на дядю Дейва, как будто он внезапно стал змеей, но я еще кое-что замечаю в ее глазах. И это что-то по-настоящему пугает меня. Впервые в жизни тогда я стала бояться за нее. Блеск. Странный блеск. Как будто она испытывает радость и возбуждение. Словно ей разрешили наесться мороженного и сказали, что если она никому об этом не расскажет, то сможет пойти и еще в Диснейленд.

— Зачем ты сделала это, мама? — кричу я.

Она переводит взгляд на меня от дяди Дейва.

— Он приставал к тебе, — говорит она высоким, пронзительным голосом.

Я непонимающе смотрю на нее.

— Что значит при... ставал?

— Это значит, что он делал то, что не должен был делать с тобой.

— Он просто обнимал меня, мама. Он хотел защитить меня.

— Защитить тебя? – с яростью кричит она. — Это не его чертова работа защищать тебя. Я — твоя мать. Я буду защищать тебя. — Ее лицо искажается. — Я знаю, как он играет, больной извращенец. Не думай, что я не видела, что он делал. Он прикасался к тебе.

Мама вызывает полицию, как только они приходят, она показывает им тело дяди Дейва. Она выглядит такой напуганной. У нее трясутся руки, и она плачет. Она говорит, что поймала его в тот момент, когда он приставал ко мне. Полицейские смотрят на меня с сочувствием в глазах.

Я молчу.

Потом мама сообщает, что ее родители позаботятся обо мне. Я с удивлением смотрю на маму. Однажды, когда я спросила у папы, где мои бабушка и дедушка, он ответил, что у меня нет бабушки и дедушки. Он не хотел больше общаться со своими родителями, а мамины умерли, так он сказал. Интересно, почему мне папа солгал. А может он также не знал, как и я. Может, мама сказала нам неправду.

Полицейские уводят маму, но сначала она присаживается на корточки передо мной и раскрывает свои объятия. Она обнимает и целует меня в щеки. Губы у нее холодные, а дыхание пахнет мятной пастой.

— Я сделала это, чтобы защитить тебя. Я — все, что у тебя есть, а ты — все, что у меня есть. Я люблю тебя. Никто не будет любить тебя так, как я, — говорит она. И у нее слезы стоял в глазах.

Я хочу спросить ее, любила ли она дядю Дейва, но не могу.

— Я тоже тебя люблю, мама.

— Я знаю, что любишь. Ты будешь хорошо себя вести с бабушкой и дедушкой, да?

— Да.

— Не заставляй меня стыдиться за тебя, — предупреждает она.

— Не буду, — обещаю я, качая головой.

— Ты будешь жить с ними, пока я не заберу тебя, — говорит она, вставая.

У меня дыхание перехватывает, я не могу говорить, поэтому просто киваю.

И наблюдаю, как они уводят ее. Я не плачу. Не сопротивляюсь, когда женщина-полицейский отводит меня в сторону и спрашивает, все ли со мной в порядке. Не хочу ли я выпить молока.

Меня больше не смущает и не удивляет ее вопрос. Ведь социальный работник думала, что предложив мне печенье, я почувствую себя лучше, эта женщина-полицейский предлагает мне молоко, чтобы как-то успокоить меня.

Я думаю о дяде Дейве, лежащем мертвым на кухонном полу. Дядя Дейв уже мертв. Он не вернется. Он ушел туда же, куда и папа.