– Да, может быть,– серьезно отвечал Макиэн,– но мне всегда казалось, что предание об Атлантиде недостаточно обосновано.

– Но, что бы это ни было,– сказал Тернбулл,– о скалы мы разобьемся.

Тем временем пустынный мыс становился все длиннее и длиннее, словно на яхту наступал огромный слон. Однако вместо скал взору являлись бесчисленные ракушки, а в одном месте – чистый песок, достаточно безопасный даже для таких неученых мореплавателей. Они кое-как загнали яхту в бухточку, причем задом, так что корма вонзилась в песок, а нос торчал вверх, словно гордясь своей дурацкой удачей. Они вылезли и принялись разгружать судно с торжественностью школьников, играющих в пиратов. Рядами ставили они ящики сигар, принадлежавших милостивому Уилкинсону, и бутылки его шампанского, и коробки его консервов (сардин, языка и лососины), и многое другое. Наконец Макиэн застыл с банкой пикулей в руке и промолвил:

– Не пойму, зачем нам все это. Тому, кто останется в живых, вряд ли будет до деликатесов.

– Разрешите мне две вольности,– сказал Тернбулл.– Во-первых, я закурю (это поможет мне думать), а во-вторых, я позволю себе угадать, о чем вы думаете.

– А, что? – спросил Макиэн с той самой интонацией, с какой нас переспрашивает невнимательный ребенок.

– Я знаю, о чем вы думаете, Макиэн,– повторил Тернбулл.– О том же самом, что и я.

– О чем же вы думаете? – спросил Эван.

– О том же, о чем и вы. Ну, хорошо: о том, что жалко оставлять столько шампанского.

Призрак улыбки скользнул по серьезному лицу кельта, но он не ответил: «Нет, что вы», и не покачал головой.

–Мы все выпьем и выкурим примерно за неделю,– сказал Тернбулл.– Устроим себе заранее погребальный пир.

– И вот еще что,– не сразу ответил Макиэн.– Мы на неведомом острове, далеко в океане. Полиция не найдет нас, но и люди о нас не услышат.– Он помолчал, чертя по песку шпагой,– Она не услышит о нас.

– Что же вы предлагаете? – спросил редактор, дымя сигарой.

– Мы должны подробнее описать все, что с нами было и будет, а главное – изложить наши мнения. Один экземпляр оставим здесь, на всякий случай, другой положим в бутылку. и бросим в море, как в книге.

– Прекрасная мысль,– сказал Тернбулл.– А теперь –за дело.

Долговязый Макиэн расхаживал по кромке песка, и торжественная поэзия, которой он жил, разрывала на части его душу. Неведомый остров и бескрайнее море воплощали его мечту об эпосе. Здесь не было ни дам, ни полицейских, и потому он не видел в нынешней ситуации ничего страшного и ничего смешного.

– Должно быть, сотворяя звезды на заре мира,– говорил он,– Господь породил этот остров, чтобы на нем свершилась битва между верой и небытием.

Потом он нашел площадку повыше и тщательно расчистил ее от песка.

– Здесь мы сразимся,– сказал он,– когда придет время. До той поры это место священно.

– А я думал тут закусить,– сказал Тернбулл, державший в руке бутылку.

– Только не здесь! – сказал Макиэн и быстро спустился к воде. Правда, прежде этого он вонзил в землю обе шпаги.

Закусили они в самой бухточке и там же поужинали. Дым Уилкинсоновых сигар языческой жертвой вздымался к небу; золото Уилкинсонова вина порождало причудливые мечты и философские споры. Время от времени друзья глядели вверх, на шпаги, охранявшие поле битвы и похожие на два черных кладбищенских креста.

Достойное Гомера перемирие длилось не меньше недели. Шотландцы ели, пили, спорили, иногда и пели. Отчет они написали обстоятельный и засунули его в бутылку.