Шарль Моррас родился 20 апреля 1868 г. в провансальском городе Мартиг на берегу Средиземного моря. Младший друг Рене Бенджамен озаглавил книгу о нем «Сын моря». Это напомнило герою – по материнской линии внуку моряка – о детстве среди матросов и рыбаков, но по отцовской линии он был «сыном земли», родящей оливки и виноград, апельсины и лавр. «Когда у нас не сияет солнце, мне стыдно», – сказал он, принимая в родительском доме писателя Жоржа Кесселя. И с юмором вспоминал первые впечатления от Парижа, куда попал в ноябре: «Около полудня я увидел в небе нечто круглое, похожее на подгнивший апельсин, и спросил себя: “Это что, солнце?”» (XVM, 72).

«Райская дорога» – дом семьи Морраса в Мартиге. Рисунок на обложке книги Леона Доде «Шарль Моррас и его время». 1930

Родительский дом под названием «Райская дорога» – старинный, каменный, трехэтажный, с садом вокруг – прославлен на весь мир, где читают по-французски. Сейчас там живут потомки писателя (правда, непрямые), хранящие часть архива и библиотеку; созданный ими частный музей – едва ли не главная достопримечательность Мартига. Моррас проводил здесь один или два месяца каждый год – кроме последних, когда оказался в неволе. Он горячо любил и остро чувствовал малую родину – именно Мартиг, а не Прованс вообще – хотя сказал Кесселю: «В Мартиге я чужак. Я местный только по женской линии. Три поколения мужчин в нашей семье приехали сюда из Авиньона, Ла-Сьота, Роквера. Это недалеко, но все равно здесь я чужак».

Отец запрещал говорить дома по-провансальски – «деревенский» язык. Сын не только говорил и писал на нем, но стал деятелем литературного движения фелибров и учеником его вождя Фредерика Мистраля, одного из первых лауреатов Нобелевской премии по литературе. Два языка сделали Морраса богаче – и французом, и провансальцем. Причем в обоих качествах он был ярым патриотом.

Мартиг расположен на месте едва ли не древнейшей греческой колонии на территории Франции, поэтому Шарля с детства окружала не просто история, но античность. Прочитав в возрасте восьми лет «Одиссею», он навсегда влюбился в ее мир: сравнение с Одиссеем было вернейшим способом польстить взрослому Моррасу. Через семьдесят пять лет он перечитывал в тюремной камере именно этот перевод. Набожная мать сразу дала сыну Библию с иллюстрациями, но не смогла перебить впечатление от Гомера.

С новой силой чувства вспыхнули при личной встрече, на которую Моррас, по словам одного из знакомых, отправился, как на любовное свидание. В 1896 г. он поехал корреспондентом на первые Олимпийские игры в Афины – ради того, чтобы увидеть всё своими глазами, – и восторженно описал увиденное и перечувствованное в книге «Анфинея (Город цветов). Из Афин во Флоренцию» (1901). Любовь дополнилась убеждением: «Древняя Греция принесла миру умственный порядок, меру разума и все научные дисциплины. Древний Рим навсегда установил принципы административного и политического порядка» (QFA, 124).

Любимый учитель и близкий друг Морраса аббат Жан-Батист Пенон, будущий епископ, с сожалением отметил в «Анфинее» «чрезмерно языческое чувство, непонимание высших начал, которые христианская цивилизация принесла миру, сохранив лучшее из античности» (СМР, 465). Отстаивая право на собственное мнение вплоть до заблуждения и презирая любое лицемерие, Моррас, вопреки советам друзей, не исправил в «Анфинее» ни строки, даже когда Ватикан включил ее в «Индекс запрещенных книг» (VCM, 266–267).

Поездка в Грецию укрепила в Моррасе, получившем образование в частных католических школах, не только любовь к античности, но агностицизм и недоверие к христианству.