|
Чувство корпоративной солидарности — это первое, исчезновение чего замечаешь, когда переходишь на надомную работу. Поймите меня правильно: мне нравится спать допоздна и приобщаться к новостям посредством «Райт стаф» — туда я всегда обращаюсь в первую очередь, если мне требуется узнать мнение Антона дю Бика о том, что происходит в мире, и потом выдать его за свое. Я привык обедать, смотря сериал, а потом обдумывать планы своего продвижения в нашей газете, но когда наблюдаю за тем, как всевозможные сослуживцы сидят вместе за салатами из кафетерия «Маркс и Спенсер», когда слушаю их понятные только своим шутки, злые сплетни и обмен всяческими «да-что-она-себе-позволяет» и не совсем искренними предложениями провести вечер пятницы в баре «18», то я чувствую, что мне чего-то не хватает. Мне нравится смотреть, как компании служащих выходят покурить из офисных зданий, как они смеются и делят одну сигарету на двоих. Люблю наблюдать за тем, как они приветственно кивают охранникам по утрам и не замечают их, когда в шесть вырываются на свободу.
Я скучал не по учебному процессу. Никогда не думал, что я такой уж великий педагог. Это не так просто, как кажется. И не то чтобы я был интеллектуалом. Если бы я был одним из моих учителей, то описал бы себя так: «Отношение к работе: соответствующее. Способности: увы. Общее впечатление: не без того». В основном проблема была в детях. Работа меня устраивала, а дети — нет. Сначала я пытался как-то изменить ситуацию, но вскоре оставил эту затею. На той неделе я невольно подслушал один разговор. Я стоял на платформе на станции «Эссекс-роуд», и справа от себя уловил знакомый голос. Это оказался Мэттью Фаулер, парень, которого я учил в первый год своей работы в Сент-Джонсе. Он вскоре покинул школу, чтобы оставить свой след в мире, но перед этим наследил в школе — едва не выбив компасом глаз ученику на год младше его. Вот он стоит, разговаривает по мобильнику. На нем капюшон, надвинутый на глаза, спортивные брюки, на руке жуткого вида синяк. Я инстинктивно отвернулся от него и уткнулся в газету — вчерашний выпуск «Метро», если быть точным. Только не говорите об этом Зои — за такое она может и уволить. Не знаю, зачем я спрятался. Он все равно бы меня не узнал — думаю, в свое время я произвел на него куда меньшее впечатление, чем он на меня. Послышался еще один голос — на этот раз незнакомый: — Мэттью! Черт, сто лет тебя не видела! Как твоя мама? — Нормально, — ответил он. — Ты женат? — Не… — пожал он плечами. — Не женат? Сколько тебе лет? — Двадцать один. — Двадцать один? — повторила она, не веря своим ушам. — Тогда у тебя точно есть ребенок. — Ага, десять месяцев. — Тьфу, блин! — выдохнула она с облегчением. — Я уж подумала… Было нелегко заинтересовать Мэттью Фаулера проблемами эрозии почв. Но это звучит жестоко, покровительственно и холодно. Вы можете подумать, что были причины, мешавшие ему учиться: развод родителей, может быть; насилие, — ничего подобного. Мэттью Фаулеру было попросту наплевать на учебу. Да, вот так. А я, к сожалению, не Мишель Пфайффер, чтобы превращать уроки в рэп-композиции и через уверенность в себе поверить в детей. Нет. Я предпочел писать статьи о плохих группах, поздно ложиться и смотреть фильмы про рисующих зверей. Собственно говоря, возможно, на это мне было наплевать. Я доел сандвич с ветчиной и горчицей, скомкал упаковку и подошел к табличке напротив. Джон Кренмер, из Кембриджа, двадцать три года. Клерк Совета Лондонского графства. Утонул близ Остенде, пытаясь спасти жизнь незнакомого иностранца. Я взглянул на всех этих людей на скамейках, с салатами и йогуртами в руках. |
