Однако впоследствии воспоминания о разведывательных буднях приходили к нему даже в усталых снах. Так, не однажды в сновидениях являлся Пакистан, где Леонид Шебаршин столкнулся с первой в его жизни азиатской войной. Возвращались вой сирен, затемнения, трассы зенитных снарядов. Именно там он своими руками стал получать в поиске подлинных политических истин чужие секретные документы.
Припоминались индийские напряженные будни в условиях жесткой местной контрразведки, чрезвычайные положения, оставившие острый след операции.
Приходили на память встречи с Председателем КГБ Ю. В. Андроповым, у которого в 1974–1981 годах побывал шесть раз. Перед поездкой в Тегеран Юрий Владимирович порекомендовал ему прочитать «18 брюмера» Карла Маркса, для того чтобы глубже понять иранские события. Шебаршина поразила применимость многих мыслей Маркса к происходящему в Иране, изящество его формулировок, но еще удивительнее, что это увидел один из руководителей того времени, когда живой самостоятельной мысли, казалось, уже не было места в высоких сферах.
Исламская революция зарубцевалась у Леонида Владимировича особенно памятно. Об обстановке, в которой довелось тогда действовать советской разведке в Тегеране, сам Шебаршин, возглавлявший там резидентуру, вспоминал: «Культ смерти, любование смертью, смакование смертью — такова атмосфера, созданная хомейнистами. Кровь и трупы на фотографиях, на обложках книг, на экранах телевизоров, на плакатах, кровь и трупы на тегеранских тротуарах, в застенках, в болотах Хузистана и курдских горах, кровь и трупы в туркменской степи, в пустынях Белуджистана, в мазандаранских лесах… Наше посольство в Тегеране подвергается разгрому. Мы сидим в осаде, слушаем выстрелы, звон бьющихся стекол и надрывный вой сирены».
При всем при том работа не прекращалась, поскольку крайне требовалась информация и, конечно же, нужны были источники ее. Следовало бывать в городе, зачастую в полной темноте ходить по пустынным улицам, встречаться с теми, в ком нуждались советские разведчики.
Черным следом осталось в героической деятельности резидентуры предательство одного из офицеров «точки» — Кузичкина. Надо было спасать людей, о которых мог знать перебежчик. Это удалось сделать быстро и без потерь. Пришлось резко сократить оперативную активность. Этот период Л. Шебаршин назвал тяжелейшим и самым горьким в своей жизни. И все же он нашел в себе силы пережить и это потрясение: осмысливал случившееся среди исламской революции, и со временем персидская лихорадка мало-помалу у него улеглась. Но не исчезла насовсем. Позднее мне не раз доводилось встречать его на пресс-конференциях, посвященных проблемам Ирана и мусульман России, в которых он участвовал с неизменным интересом.
Сумев превозмочь возникшие тернии, Леонид Шебаршин стал одним из руководителей информационно-аналитического управления. И вскоре был назначен заместителем начальника внешней разведки, а с учетом блистательных профессиональных качеств довольно быстро возглавил ее.
На склоне лет в одной из своих книг, раздумывая о задачах и целях своей профессии, он поставил немаловажный вопрос: частью чего является дело, которому мы служим? И уверенно ответил: «Мы чувствуем себя людьми лишь потому, что у нас есть Родина. На этом мы будем стоять и с этой точки оценивать прошлое, судить о деяниях своих предшественников и современников, взирать в неспокойное будущее. Так проясняется и суть нашего дела. Благо Отечества, благо народа… выше идеологических споров, личной и групповой корысти, политики сегодняшнего дня, выше амбиций и обид».
Десятилетиями, размышлял Леонид Шебаршин, мы следили за маневрами внешних сил, противников и партнеров, выявляли их тайные замыслы, подсказывали направления ответных ходов, вступали в острейшие схватки, несли потери. И всегда, в самых тяжелых обстоятельствах присутствовала мысль — за нами Отечество, мощное, неколебимое государство, за нами великий народ… Противник не осмелился брать бастионы штурмом, он добивается своего измором и изменой. |