— При чем здесь Франция и весь мир? — удивился Уилл. — Я про Лондон…

— Твое дело — писать пьесы, а Лондон — это уж я беру на себя. Зуб даю: Лондон у нас встанет вверх тормашками.

— Хочу посмотреть, — счастливо засмеялся Уилл. — А когда ты позволишь мне продолжить «Укрощение строптивой»?

— Завтра, друг мой. Завтра с утра. А пока пойдем-ка мы в хороший трактир, ну, например, в «Утку и сливу», и поедим как следует. Пожалуй, пообедаем уже, поскольку завтракать — поздновато. Пойдем, пойдем, не смотри на корзину голодным взором. У тебя вон даже стола нет. Не на коленях же нам тарелки держать.

— Тарелок у меня тоже нет, — сообщил Уилл.

— Тем более, — сказал Смотритель. — Помоги мне надеть эту сбрую… — он пнул носком башмака джеркин и золотую цепь на полу, — и — в путь.

4

Воспоминания — чудесный жанр! Они отвлекают вспоминающего от окружающей его действительности…

(приятной-неприятной, плохой-хорошей, богатой-бедной)…

и уводят в любое место и любое время — какое кому хочется, какое душа просит. Или какое более всего подходит к тому месту и тому времени, в коих и возникла вдруг необходимость (или потребность) вспомнить.

Кто-то может заметить, что Смотрителю пока и вспоминать-то особо нечего. Это неверно. Более того: слеп тот, кто так заметит. Ибо недлинная история взаимоотношений графа Монферье и актера Уильяма Шекспира, только-только вступившая в новый этап (теперь — творческий), есть, как уже упоминалось, лишь Начало (с прописной буквы) очень длинной (более двадцати лет!) истории, и в ней для Смотрителя важна любая мелочь…

(ну, вот даже монетки на мокром от пива столе, фокуснически сметенные с него ловким мальчишкой)…

ибо эти мелочи, уложенные в Историю (с прописной) Мифа о Великом Барде, о Потрясающем Копьем, станут храниться в анналах (архивах, фондах, подвалах etc.) Службы Времени, как наиценнейшие свидетельства точности оной Истории как науки. И не надо возмущаться логичным (хотя и странным на слух) выводом из вышесказанного, будто всякий миф…

(а История только из них и состоит, она — собрание мифов, бесконечное собрание бесконечно изменяемых временем мифов)…

и есть гарант точности, не надо орать, что это странно на слух, парадоксально, а значит, ненаучно. Миф, господа, — это всего лишь вольное, но весьма полное определение максимально трепетного и бережного отношения потомков к предкам. Ведь все, что когда-то происходило, случалось, совершалось («кипело и пело», как писал некий последующий поэт) в нашем мире и на каких-то этапах Истории незаметно и естественно превратилось в не любимый наукой миф, как раз и помнит каждый смертный на Земле, а не только ее ученые мужи.

Вот и получается, что Служба Времени права: мифы — краеугольные камни Истории. Вынь их — она и рухнет. А кому это надо, а?..

Поэтому Шекспиру и вправду придется молчать всю жизнь. И о том, что Шекспир и Потрясающий Копьем — это один человек (если иметь в виду физические параметры), но, одновременно, их — двое (если иметь в виду огромную для века Шекспира мистическую составляющую). И о том, что Потрясающий Копьем — это некий литературный фантом, который тем не менее будет изо всех сил выдаваться сообщниками за реального человека, скрывающегося от мирской славы. И о его сообщнике графе Монферье, который ухитрился влезть к нему, Шекспиру, в голову и что-то там зацепить, повернуть, раскрутить, чтобы этот Потрясающий начал действовать не как фантом, а как реальный человек.