Смотритель так развернул кресло, чтобы одновременно видеть и Уилла, и Елизавету. И он увидел, как она отвернулась от собеседника (от Петруччо!) и посмотрела на графа. Казалось, ей понадобился свидетель (зритель?) ее игры. Тоже актерской. Хотя нет, не игры: абсолютно искреннее изумление читалось в ее взгляде.

— Он двинулся! — сказала она графу. Ему, ему! Снова по вернулась к Петруччо, спросила: — Кто двинул вас сюда? Пусть выдвинет обратно… Вижу я, что можно вас передвигать.

— Как-как? — тоже вполне искренне не понял Петруччо, точно попав в текст шекспировского канона.

Или все-таки Уилл?.. Смотритель не был готов к ответу.

— Как этот стул. — Она показала пальчиком на стул, на котором сидел Уилл.

Или все-таки Петруччо?..

— Садись же на него… — Уилл легко (менто-коррекция или уже сам?) преодолел мгновенную заминку и вернулся к роли Петруччо-обольстителя.

— Таким ослам, как ты, привычна тяжесть, — хладнокровно сообщила Елизавета.

Странно, но Смотритель воспринимал ее только как Елизавету. Никакой Катарины в кабинете не было. Или Шекспир прав и Елизавета действительно похожа на героиню пьесы: Уилл сразу понял это, когда услышал от Смотрителя вариант названия.

— Вас, женщин, тяжесть тоже не страшит… — осторожненько произнес пошлость Уилл.

— Ты про меня? — удивилась Елизавета. Пошлость ее не покоробила. Мотнула головой: — Ищи другую клячу!

— О, я не столь тяжел, как видишь ты. А я что вижу? Ты легка, как пчелка.

— Да, я легка. Но не тебе ловить…

Это случилось впервые! Никогда прежде менто-коррекция так скоро и убедительно не превращалась в жизнь. Всегда требовалось некоторое…

(и часто — немалое)…

время, чтобы разбуженный дар стал стабильным, не требующим прямой менто-связи. Смотритель надеялся, что время его постоянного пребывания рядом с Шекспиром когда-то прервется и он станет работать только на создание Мифа и на поддержку его. Но и потом Смотритель должен будет жестко следить за творчеством Уилла (или Потрясающего) и за развитием Мифа, то есть за действиями всех людей, Миф созидающих — вплоть до финала. Ведь придет же он когда-то, финал!..

Но что тебя так вздрючило, Смотритель? Шекспир послушно и успешно (как всегда) сидит на связи, Шекспир — в роли, ничего экстраординарного, нет повода для беспокойства. Но он, повод, все-таки есть. И он, повод, — это она, и она — сама…

Смотритель произнес мысленно неловкую, корявую фразу, остановился, вернулся мыслью в кабинет: потом додумаем, позже, позже…

А герои пьесы уже завершали фехтование, обменивались последними уколами, шпаги еще посверкивали, звенели, но был виден финиш.

— Могла ли в роще выступать Диана так царственно, как в этом зале Кэт? — Уилл обвел рукой кабинет: тот был именно залом для него сейчас. — Ты стань Дианой, а Диана — Кэт. Кэт станет скромной, а Диана резвой…

— Да где таким речам вы научились? — Он так поразил ее, что она перешла на «вы».

— Экспромты — от природного ума, — ответил Уилл и посмотрел на графа.

Граф согласно кивнул: ясно, что от ума, от чего ж еще! Не от менто-ж-коррекции, право слово…

— Природа-мать умна, — задумчиво сказала Елизавета, — да сын безмозглый.

— Я не умен? — удивился Уилл.

— Пошли бы лучше спать… — Тоска прозвучала в голосе: устала Елизавета от пустого перекидывания словами.