Проснувшись, я не сразу поняла, что это был только сон. Мне стало не по себе, и первое, что я сделала встав с кровати, – вышла на балкон посмотреть на замок Карсонн.

Сбор винограда подходил к концу.

– Все мы становимся немного сумасшедшими во время vendange, – рассказывал отец. – Возбуждение охватывает весь дом. Это кульминация нашей работы... после всех трудностей, всех тревог относительно будущего урожая... И вот все это позади, и мы видим результаты своей работы за год.

– Могу понять ваши чувства.

– Если б ты знала, сколько нам пришлось выстрадать! Начало лета было довольно сырым, и мы следили, чтобы на листьях не появилась плесень. Но в целом сезон выдался неплохой. Теперь основная работа закончилась, урожай собрали. С этого момента начинается всеобщее ликование в предвкушении праздника.

Нам с Кэти выделили лошадей, и мы полюбили ездить по окрестностям, разведывая новые места. К этому времени Кэти была уже опытной наездницей, но я часто ездила одна, потому что ее больше всего интересовали виноградники и урожай. Поэтому, когда отец объезжал свои плантации, от частенько брал ее с собой А я обследовала Вилле-Карсонн самостоятельно.

Я знала, что Кэти с отцом находится в полной безопасности, поэтому беззаботно наслаждалась покоем и одиночеством.

Как-то днем, четыре дня спустя после нашего приезда, когда все жители, казалось, укрылись в домах на время дневной сиесты, я спустилась к конюшням и поехала прокатиться. Отец предложил мне для верховых прогулок гнедую лошадку – маленькую, не очень резвую, однако с норовом. Мы вполне подходили друг другу, и на этой-то лошадке я и отправилась в тот день прогуляться.

Мы поехали в направлении Виллер-Мюра, к вершине холмистой гряды, откуда была видна вся долина. Я полюбила это место, знала, что наступит день, когда я не смогу устоять и поддамся искушению спуститься в деревню.

В тот день я снова поехала туда. Сверху открывался вид на шелковичные рощи и фабрику вдалеке, отсвечивающую стеклянными окнами. Трудно было поверить, что это красивое здание является фабрикой. За деревней протекал небольшой ручей; через него был переброшен мостик, увитый вьюнками. Я видела башенки господского дома и спрашивала себя, чем занят в настоящую минуту мой дед и догадывается ли он, что его внучка находится от него так близко.

Однажды я спущусь туда и пройдусь по деревне, думала я, и найду дом, где жили бабушка и моя мать. Мне было интересно, приходила ли когда-нибудь моя мать на то место, где я сейчас стояла, где она повстречалась с моим отцом и где зародилась моя жизнь. Мне было обидно, что моя родина находится так близко, а я не имею права посетить ее.

Я отвернулась. Солнце в тот день палило немилосердно. Немного правее деревья росли гуще и манили под свою прохладную сень, напоенную сладким смолистым ароматом сосны. Я направила туда свою гнедую. Деревья все теснее сдвигались вокруг нас, пахло влажной землей, прелыми листьями, разогретой на солнце хвоей. Я все дальше углублялась в лес. Сначала он показался мне небольшой рощицей, и я не сомневалась, что, двигаясь в одном направлении, скоро выберусь на открытое пространство.

Вдруг я услышала собачий лай. В лесу кто-то был. А может быть, это только собака? Лай – неистовый и злобный – приближался. Внезапно между деревьями показались два эльзасских дога. Завидев меня, они издали победный возглас и огромными прыжками направились ко мне. Прямо передо мной они резко остановились, не переставая угрожающе лаять. Я чувствовала, что моя гнедая дрожит. Она запрокидывала назад голову и беспокойно била копытом.