Кэтрин ожидала продолжения — рассказа, что Джон получил аудиенцию и какую-нибудь большую милость, но нет, это было все. Он удостоился улыбки, ничего не стоившей королю. И тем не менее Джону этого хватило. Он был счастлив. Он мог вернуться домой и жить дальше своей жизнью, зная, что соверен благосклонно улыбнулся ему и не держит на него зла из-за опасной глупости его брата. Теперь он в безопасности.

Кэтрин выросла в семье, члены которой были движимы амбициями, и ее удивляло отсутствие таковых у супруга. Но все же он был хорошим человеком, владыкой в своем королевстве, и относился к ней по-доброму. Могло ведь получиться и гораздо хуже. И она понимала, почему улыбки короля ему достаточно, чего никогда не смогли бы осмыслить дядя Уильям и Уилл.

Вскоре после того, как они покинули Лондон, Кэтрин получила письмо от отца Катберта.

Я надеялся встретиться с Вами в Лондоне, но, боюсь, обидел его величество сомнениями в королевском верховенстве над Церковью, и он приказал мне оставаться на Севере. Не беспокойтесь. Я попытался искупить свою вину, выказав готовность объяснить вдовствующей принцессе основания, по которым был аннулирован ее брак с королем, и я дам клятву, признавая верховенство, если меня попросят. Пока ничего не слышно о том, чтобы меня лишили епископства и прочих моих должностей. Но не волнуйтесь за меня, дитя мое. Я выразил открыто свое мнение для облегчения совести и надеюсь, король понимает, что в сердце своем я верен ему.

«Да, — подумала Кэтрин, — но нельзя служить двум господам». Людям приходится делать выбор между королем и папой. Для некоторых это становилось ужасной моральной дилеммой, ставившей под угрозу спасение души. Для других, вроде Джона, дяди Уильяма, Уилла и отца Катберта, здесь было больше прагматизма. Саму Кэтрин, так как она женщина, едва ли попросят давать клятву, но она сделает это, если потребуется. Она слышала слишком многое о необходимости реформ в Церкви, чтобы принимать ее догматы беспрекословно, как делала в детстве и юности. Кэтрин чувствовала себя сидящей на заборе: она была не в силах отринуть веру, которую воспитала в ней мать, и в то же время ее завораживали новые идеи, о которых она слышала на каждом шагу. Достаточно было взять любую брошюрку с лотков книгопродавцев у собора Святого Павла, да и Джон каждый день приходил домой и с ворчанием рассказывал о последних возмущениях против старой религии.

— Некоторые люди ратуют за то, чтобы статуи святых убрали из церквей, называя их резными истуканами, изображениями ложных идолов, — вещал он. — А кое-кто даже поклонение Распятию считает идолопоклонством. Вот что случается, когда люди сами читают Писание. Все королева Анна виновата. Она поощряет это, несмотря на запрет. И никто не смеет ей перечить. Король у нее под каблуком.

Втайне Кэтрин очень хотелось подискутировать о религии с королевой Анной. Она подозревала, что у них может найтись много общего в этих вопросах. Джон пришел бы в ужас, обмолвись Кэтрин хотя бы словом о своих мыслях!

— Скоро мы окажемся далеко от всего этого, — утешала она мужа.

— Да, но эта зараза будет распространяться, пока не охватит все королевство, — со вздохом отвечал тот.

— Влияние двора не дотянется так далеко на Север, — говорила Кэтрин. — То, что происходит в Лондоне, не всегда сказывается на стране в целом. И влияние королевы может ослабнуть, если она не родит королю сына.

— Ш-ш-ш! — Джон испугался. — Это изменнические речи! — Он нервно огляделся. — Надеюсь, никто из слуг не слышал.

— Тут никого нет, — промолвила Кэтрин, надеясь, что это правда, и жалея о сказанном.

Честно говоря, ее утомил Лондон или скорее пребывание в Лондоне с Джоном.