— Послушайте, дорогие мои, — начал он вкрадчивым голосом, — возможно, я подчеркиваю — возможно, завтра вечером многие из нас, здесь присутствующих, окажутся — позвольте мне прибегнуть к эвфемизму — в критическом положении… — (Засим последовала пауза.) — Но очень может быть — и мы не знаем, какая из двух гипотез более вероятна, — очень даже может быть, что завтра вечером весь Милан, узнав о нас, будет покатываться со смеху. Минуточку, не перебивайте меня… Давайте рассуждать здраво. Что заставило нас поверить в надвигающуюся опасность? Перечислим тревожные приметы. Примета первая: исчезновение из лож в третьем акте «морцистов», префекта, квестора и представителей вооруженных сил. Но разве не может быть так, что им, прошу прощения за грубое слово, осточертела музыка? Примета вторая: дошедшие до нас отовсюду слухи, что вот-вот должен произойти переворот. Примета третья, и самая серьезная: известия, которые, как говорят, — я повторяю, как говорят, — принес мой уважаемый коллега Фриджерио. Однако он сразу же ушел, так что почти никто из нас его не видел. Но не важно. Допустим, Фриджерио сообщил, что «морцисты» захватывают город, что префектура окружена и так далее… Спрашивается: от кого Фриджерио мог получить подобные сведения в час ночи? Возможно ли, чтобы столь секретные сведения были ему переданы в такой час? И кем? И для чего? Между тем здесь поблизости не было замечено — а ведь уже четвертый час утра — ничего подозрительного. Даже шума никакого не слышно. Короче говоря, возникают кое-какие сомнения.

— Тогда отчего никому не удается узнать хоть что-то по телефону?

— Верно подмечено, — продолжал Козенц, отхлебнув шампанского. — Четвертая тревожная примета: странное онемение телефонов. Те, кто пытался связаться с префектурой или квестурой, утверждают, что это им не удалось, по крайней мере никакой информации они не добились. Что ж, окажись вы на месте какого-нибудь чиновника, которого в час ночи незнакомый и неуверенный голос спрашивает, как обстоят дела с общественным порядком, что, интересно, вы бы ответили? И это, заметьте, в тот момент, когда сложилась весьма нестабильная политическая ситуация. Газеты, надо сказать, тоже помалкивали… Некоторые наши друзья из редакций старались отделаться общими фразами. Бертини, например, из «Коррьере» заявил мне буквально следующее: «Пока ничего определенного мы не знаем». — «А неопределенного?» — спросил я. Он ответил: «Из неопределенного известно пока то, что ничего не понятно». Я не отступал: «Но основания для беспокойства есть?» А он ответил: «Не думаю. По крайней мере пока…»

Козенц перевел дух. Все слушали с огромным желанием хоть немного разделить его оптимизм. Сигаретный дым плавал в воздухе, смешиваясь с запахом пота и духов. Взволнованные голоса докатились до двери музея.

— В заключение, — снова заговорил Козенц, — замечу, что относительно сведений по телефону, а вернее, отсутствия таковых, по-моему, не стоит особо тревожиться. Газетчикам, очевидно, известно тоже не так уж много. А это означает, что переворот, которого мы все опасаемся, если и начался, то еще не приобрел четких очертаний. Можете ли вы себе представить, чтобы «морцисты», овладев городом, допустили выход очередного номера «Коррьере делла сера»?

Два-три человека рассмеялись, остальные молчали.

— Я еще не кончил. Пятым настораживающим моментом могут, пожалуй, служить сепаратистские действия вон тех.