Раз, два, три, четыре…

Ровно в 13.30.00 на шесть метров ниже нас появился свет. Сначала мне показалось, будто там включили фонарик с синим стеклом. Слабенькие отблески едва просматривались через щели между листами, из которых была сварена лестница, и были едва заметны на тюбингах, которыми был укреплен ствол шахты. Однако свечение быстро нарастало. Оно прошло стадии яркости неоновой рекламы, лампы дневного света и уже приблизилось по силе к дуговому фонарю. Но что еще более интересно — свет стал просматриваться наверху. Яркий луч вырывался из незакрытой двери кабельного туннеля на горизонте 82.

То, что свет появился под нами, на горизонте 94, у меня не вызвало удивления. Я моментально сообразил, что его источником является та самая странная конструкция, которую прошлой ночью сооружал Чудо-юдо, вероятно, под диктовку «черного ящика». И поскольку свет появился ровно в 13.30, мне не понадобилось долго ломать голову, чтобы догадаться — «башенка» была механизмом для открытия Большого Прохода.

Этот самый Проход представлялся мне чем-то вроде тех «дверей» из воздуха, имевшего плотность воды или киселя, с которыми мне пришлось сталкиваться дважды. Первый раз — в том потоке времени, где была экспедиция на объект «Котловина», а второй раз вчера, в президентском дворце. Правда, несмотря на схожесть ощущений при встрече с этими «дверями», в первый раз я был просто перемещен в пространстве, а во второй — вышел в искусственную реальность и вынужден был созерцать БСК-2. Оба раза ко всему этому имел отношение «Black Box», в первом случае большой «черный камень», во втором — маленький «черный ящик». Но ни в том, ни в другом случае не было никакой «башенки». Тем более

— с перстнями Аль-Мохадов.

Я вспомнил, что Чудо-юдо монтировал свой таинственный прибор в одной из одиночных камер бывшей тюрьмы на горизонте 94. В этой камере не было ни одного окошка, а дверь была стальная и плотно прилегала к раме. Было еще вентиляционное отверстие, выходившее, должно быть, в вентиляционный короб, через него — в вентиляционную галерею горизонта и, наконец, в вентиляционную шахту. Наверно, кабельный туннель тоже вентилировался, но мне что-то не верилось, чтоб столь яркий свет смог через целую кучу изгибов добраться сюда… И уж тем более странно, что свет мог появиться двенадцатью метрами выше, на горизонте 82.

Конечно, если это, допустим, нечто вроде сверхмощного ГВЭПа, то он может пробурить лучом на режиме «О» и большую толщу…

За спиной послышался гулкий топот ног и какой-то шуршащий шум, будто что-то волокли вниз по лестнице. Хотя «джикеи» не могли топать так громко своим войлоком, я на всякий случай отпихнул Веру с ребенком к двери и наставил автомат на поворот лестницы.

— Не стреляй, свои! — рявкнул Сарториус. Луза и Гребешок волокли под микитки оглоушенного, но явно живого «джикея». Теперь стало уже настолько светло, что никаких фонарей не требовалось. Пленнику могло быть и полста, и шестьдесят с гаком, но выглядел он моложаво, спортивно. Да и силенок было в достатке. Едва очухался, стал дергаться, да так, что такие крепкие ребята, как Луза с Гребешком, его едва держали.

— Это фон Воронцофф, — сказал Сорокин, пока Луза с Гребешком пристегивали пленника к поручню лестницы. — Соловьева пришлось грохнуть в туннеле. Хотя он втрое меньший гад, чем этот. Но он и только он знает, как это можно остановить.

— Да, знаю! — Воронцов вызывающе поднял голову. — Но вы узнаете о пути к спасению только тогда, когда расколете икону пополам!

— Этого нельзя делать, — сказал я уверенно.