– Привет, начальник! – крикнул он. – Пишите письма до востребования!

Начальник вздохнул, провожая взглядом тракторы. И пока не вышли машины за ворота, они стояли не шевелясь – грузный начальник отдела кадров крупного лесозаготовительного комбината, женщина, до глаз повязанная пуховой шалью, и двое мальчишек в валенках не по росту.

3

В лишаях болот, в извилинах речушек водораздел между притоками Оби – Чулымом и Кетью.

Заметенные глубоким снегом, спят до весны речки, но не всегда: задымится вдруг на сорокаградусном морозе голубым просветом полынья, хлынет наледь; в месиве из снега и воды, как в трясине, гибнет все живое. Потом мороз возьмет свое – скует полую воду, затянет полынью, и смотришь: сидит на осиновой ветке сорока, с любопытством нацелив бусинки глаз на тусклое солнце, отраженное в замерзшей воде.

Холодно, пустынно. Сорока качается на ветке, перебирает лапами, и слышно, как ветка скрипит.

С конца января задувают бураны. По утрам еще тихо, морозно, солнце словно кусок остывающей меди, но вот с шелестом несется снег по затвердевшему насту, цепляется за каждый бугорок, за каждый кустик. Темно, морозно, оглянуться не успеешь – метра на полтора вымахал сугроб; наутро торчат из него обглоданные зайцами верхушки ив. И опять воет ветер, шелестит снег, захлебывается, трепеща, оторванный ветром кусок коры на березе. Неделями, месяцами.

Мертв, пустынен водораздел. Только иногда в тихую погоду прогудит в облаках рейсовый самолет, и опять нетронутая, сторожкая тишина. Не заглядывает сюда зимой человек; он удобно устроился по берегам рек, построил поселки, отогрел землю и небо, отгородился домами и заборами от метелей и стужи. Не любит человек водораздел между Чулымом и Кетью.

И водораздел не любит человека…

– Вот, друзья-товарищи, и тракт кончился, – сказал Свирин и выпрыгнул из головной машины.

Тракторы остановились словно по команде. Угрюмо насуплены и требовательны тупые морды замерших машин с внимательными глазами фар; они повелевали, они требовали, вздрагивая от нетерпения железными корпусами на широко расставленных лапах-гусеницах.

Люди, вышедшие из машин на землю, не сказав друг другу ни слова, не поглядев друг на друга, принялись ходить вокруг машин, заботливо заглядывая в пахнущие теплом моторы. И пока они не совершили этот обряд, не существовали для них низкое серое небо, дряхлые березы по обочинам дороги, молчаливая, притаившаяся тайга. Люди гремели металлом, голыми руками ласкали серую от изморози сталь; затаив дыхание вслушивались в голоса машин, которые становились мягче, умиротвореннее. Вот фары головной машины засветились желтым – проба света, – поморгали н потухли, хитро подмигнув напоследок. «Все в порядке», – пели моторы, остывая, успокаиваясь.

Люди вздохнули облегченно. Они собрались в тесный кружок у головной машины, впервые за время знакомства внимательно посмотрели друг на друга.

Все шестеро сдержанно улыбаются, выжидательно молчат; у всех хорошее настроение. Слышно, как в вершинах сосен свистит ветер и они скрипят покачиваясь. Стихнет порыв ветра – гудят моторы тракторов.

– Что это тихо, как в церкви? – вдруг весело спросил Гулин, шутовски приподняв плечи, вразвалку пошел к своей машине.

Он порылся под сиденьем и, ухмыляясь, вернулся к товарищам.

– Этак веселее будет! – Он ловко выхватил из-за пазухи блеснувшую бутылку.

Улыбки на лицах трактористов застыли, они, как по команде, повернулись к Свирину и выжидательно смотрели. Гулин высоко поднял бутылку в вытянутой руке, а сам тоже косился на Свирина.