Эту выходку Костера де Сен-Виктора встретили не только с огромной симпатией, но и дружными аплодисментами.

За Костером де Сен-Виктором, на третьей скамье, сидели семь бретонцев с песчаных равнин Морбиана, коренастые, с грубыми лицами. Вожди заговора были воплощением тонкого ума, который повелевает, а эти выглядели грубой силой, которая подчиняется. Среди них можно было заметить слугу Жоржа по имени Пико, прозванного за свои дерзкие расправы с нашими солдатами, увы, весьма жестокие, Палачом Синих Мундиров. Это был низкорослый широкоплечий человек с мощными руками и ногами, с изъеденным оспой лицом; короткие темные волосы закрывали ему лоб. Особенную выразительность придавали лицу Пико маленькие серые глаза в обрамлении густых рыжих ресниц.

Едва Костер де Сен-Виктор закончил говорить, как Пико встал и, пренебрегая внешними приличиями, которые, как светский человек, должен был соблюдать Костер де Сен-Виктор, заявил:

— А я не только протестую, но еще и разоблачаю.

— Разоблачаете? — удивился председатель.

— Да, — продолжил Пико, — я разоблачаю. Когда меня арестовали и привезли в префектуру полиции, то, выложив на стол двести луидоров, стали предлагать эти деньги и свободу, если я открою убежище моего хозяина, генерала Жоржа. Я ответил, что не знаю его, и это было правдой, генерал всегда постоянно менял место. Однако гражданин Бертран приказал офицеру охраны принести затвор от ружья и отвертку, чтобы прищемить мне пальцы; меня связали и сдавили пальцы рук.

— Тем самым вам преподали урок, — сказал председатель Эмар, — и вы нам рассказываете о нем, вместо того чтобы сказать правду.

— Ей-богу, это правда, чистая правда, — ответил Пико, — полицейские могут это подтвердить, меня пытали огнем и размозжили мне пальцы.

— Заметьте, господа, — вмешался Тюрьо, — что обвиняемый первый раз говорит об этом обстоятельстве.

— Ах, вот как, — заметил Пико, — но вы-то об этом обстоятельстве давно знаете, поскольку я обо всем рассказал вам в Тампле, а вы мне ответили: «Молчите, и мы все уладим».

— На допросах вы никогда ни слова не говорили о том, на что сегодня жалуетесь.

— Если я вам больше ничего не говорил об этом, то потому, что боялся, что меня снова начнут пытать.

— Обвиняемый! — вскричал генеральный прокурор. — У вас есть право говорить неправду, но, даже обманывая, вы обязаны проявлять больше почтения в присутствии представителей правосудия.

— Хорошо правосудие: хочет, чтобы я был вежлив с ним, но не желает быть справедливым ко мне.

— Довольно, замолчите, — прервал Эмар и обратился к Жоржу:

— А вы хотите что-нибудь добавить к речи вашего защитника?

— Хочу, — ответил Жорж. — Первый консул сделал мне честь, предложив аудиенцию; мы согласились по некоторым пунктам, которые с моей стороны были тщательно соблюдены, но небыли выполнены правительством. Им были организованы разбойничьи шайки в Вандее и Морбиане; прикрываясь моим именем, они творили такие ужасы, что я вынужден был покинуть Лондон, вернуться в Бретань, всадить пулю в лоб одного из предводителей и заставить признать себя настоящим Кадудалем. Тогда же я отправил моего лейтенанта, Соля де Гризоля, передать Наполеону Бонапарту, что с этого дня я объявляю ему вендетту: он корсиканец, он должен был понять, что это означает, и принять меры. Именно тогда я решил вернуться во Францию.