|
Она видела его украшенным всеми добродетелями, как набоб — его золотом. Чего же ей еще нужно? Он молод, красив, утончен. Их встреча предопределена добрым Провидением, а не злым роком. И она полюбила его, как можно любить, имея такую природу, как у нее, — со всей силой. Как любят только впервые. Сейчас ей предстояло расстаться с надеждой быть любимой, надеждой, которая питала ее с первого дня их встречи и до сегодняшнего, когда в один миг обнажилось все, что творилось в сердцах ее и Рене. Что с ней могло произойти сейчас, в четырех тысячах лье от Франции, в этой пустыне, где она становилась одинокой вдвойне с отъездом Рене? Как счастлива сестра! Любит и любима.
То, что любви сэра Джеймса Эспли было не сравниться с ее чувствами, — сущая правда. Почему горящие сердца обречены жить в одиночестве и угасать в беспросветной стуже жизни? У женщины, которая не была красивой, — не было молодости, у женщины, которая не была любимой, — не было жизни. И в отчаянии Жанна принялась зубами рвать мокрые от ее слез батистовые платочки, углы которых, как она надеялась, в один прекрасный день украсят вензеля ее и Рене. Прошел день, прошла ночь. Жанна все еще не выходила под предлогом своего недомогания. Элен, уверенная, что причина болезни нечто большее, нежели усталость и пережитый на охоте испуг, послала спросить, — вещь неслыханная, — может ли Жанна принять ее. Жанна ответила утвердительно и чуть погодя услышала шаги своей сестры в коридоре. Она попыталась сдержать слезы и улыбнуться; по как только увидела свою любимую сестру, от которой у нее никогда не было секретов, как рыдания опять стали душить ее, и она закричала, раскрыв Элен свои объятия. — О, сестра, как я несчастна! Он меня не любит, и он уезжает. Элен, закрыв дверь и задвинув защелку, кинулась в объятия сестры. — О! — Элен вскрикнула. — Отчего ты раньше не рассказывала мне о своем чувстве, когда было время бороться за него? — Увы! — ответила Жанна. — Я люблю его с той минуты, как мы впервые увидели друг друга. — А я, эгоистка, — сокрушалась Элен, — занятая собой, вместо того чтобы заботиться о тебе, как и положено старшей сестре, заменяющей мать, я рассчитывала на преданность этого человека! — О, не обвиняй его, — воскликнула Жанна, — небо — свидетель тому, что он никогда не стремился вызвать во мне любовь: я полюбила его, потому что он был самым красивым, самым рыцарственным, самым храбрым среди мужчин. — И он тебе сказал, что не любит тебя? — спросила Элен. — О, нет, нет! Он понимал, какое несчастье мне причинил. — И что же, он женат? Жанна покачала головой. — Нет, — ответила она. — Нет ли здесь деликатного вопроса выбора? Не думает ли он, что ты слишком знатна, благородна и богата, чтобы быть женой простого помощника на судне? — Он богаче и благороднее нас, сестра! — Значит, здесь какая-то тайна? — спросила Элен. — Больше чем тайна, это мистика! — ответила Жанна. — О которой ты не хочешь поведать мне? — Я поклялась. — Бедное дитя. Остается только спросить у тебя: что я могу для тебя сделать? — Чтобы он оставался здесь как можно дольше: каждый проведенный им здесь день добавляет день к моей жизни. — И ты рассчитываешь увидеться с ним, пока он не уехал? — Желаю этого больше всего на свете. — Ты уверена в себе? — Нет, зато я уверена в нем. Окно было открыто; Элен подошла закрыть его. |
