Он их не пропускал – это полбеды. У нас любят тащить и не пущать. Но он «не пущал» людей в медпункт и при этом подозревал их. Самыми черными подозрениями были наполнены все ящички огромного комода – сверху донизу. Это бросалось в глаза. А в чем он их подозревал? Ведь они просто хотели пройти в медпункт, что само по себе вовсе не предосудительно. Значит, охранник знал нечто, что делало журналистов персонами «нон грата». И очень может быть, что нежелание пропустить журналистов напрямую связано с пропавшим за этими дверьми толстяком.
– Мы здесь именно по долгу службы. Я работаю в журнале «Огонек», а моя спутница из Петербурга, с телевидения. – Теперь Глеб старался говорить ласково, но убедительно.
Сразу стало ясно, что при слове «телевидение» в охранном подразделении, где служил данный конкретный охранник (их в России нынче много, и не просто много, а более чем достаточно), было принято хвататься за пистолет. Во всяком случае, комод недвусмысленно опустил руку в карман, а чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений, угрюмо пригрозил:
– Не напирай! Кому говорю, не напирай!
– Господи, о чем вы? Мне просто нужен врач!
– Вот и звоните ноль-три!
– На каком основании вы нас не пропускаете? – Лизавета мастерски чередовала официальные, годные для эфира, и неофициальные, «разогревающие» вопросы.
– По инструкции! – насупился «комод».
– Ай-яй-яй, как не стыдно использовать скрытую камеру. Я думал, вы знаете, что в соответствии с законом о печати вести запись разговора можно лишь с разрешения собеседника.
Лизавета подпрыгнула и сиганула в сторону – так поступают искушенные герои триллеров, почувствовав спиной холодное дыхание пистолетного дула. Разумеется, никакого пистолета за ее спиной не было. Там стоял Валерий Леонтьевич и, радостно улыбаясь, продолжал:
– Почему вы здесь скандалите?
– Вас ищем! – улыбнулась в ответ Лизавета.
Глеб почтительно промолчал.
– А в чем дело? – Валерий Леонтьевич скорчил удивленную мину.
– Как в чем? Вы же обещали разузнать, как там несчастный любитель водочки из буфета. – Лизавета старалась говорить обиженно и в то же время кокетливо, в стиле, приятном для уха постаревших покорителей сердец.
Валерий Леонтьевич немедленно откликнулся:
– Да, да, помню, вот только замотался. Здесь… – Он возвел глаза к потолку, чтобы кто-нибудь, не дай Бог, не подумал, будто «здесь» – это просто здесь, а не в эшелонах власти. – Здесь такое творится… Немудрено забыть обо всем.
– Так как он?
– Вы были правы. Инфаркт. Спасти не удалось. Не берег свое сердце. Такие дела.
– А кто он? Что он здесь делал?
– Он-то? Мелкая сошка. Второй помощник одного не очень заметного депутата, Игоря Ивановича Поливанова. Я знаю этот тип людей. – Валерий Леонтьевич кривовато ухмыльнулся. – Они с энтузиазмом крутились сначала вокруг тех, кто шумел на митингах, потом в Верховном Совете Союза, далее перебрались в Верховный Совет России, а затем их унаследовала Дума. Незаметные, незаменимые и восторженные. Сателлиты. Своего рода группа поддержки, вроде девочек в коротких юбочках, что размахивают букетами на состязаниях по американскому футболу.
– Имя-то у этого сателлита есть?
– Владимир Дедуков. Пятьдесят два года. Когда-то, очень давно, работал в Институте всемирной истории, специалист по средневековью, научный сотрудник, правда, младший. – Просто кривая ухмылка Валерия Леонтьевича постепенно переросла в ухмылку сардоническую. |