Чуть поодаль пищал хорошенький факс. На оргтехнику бывший знаток истории КПСС денег не пожалел. Стены депутатского кабинетика были украшены портретами Фрейда и Фромма, а также натюрмортом с гладким, воспрянувшим к новой жизни рублем и мятым, тертым от долгой жизни долларом.
– Фрейд и Фромм далеки от народа, – хмыкнула Лизавета.
– Народ к нему ходит не на портреты смотреть… – Саша сделал звук чуть громче.
В рамке экрана, на фоне оргтехники и антинародных портретов, народный избранник отвечал на вопросы корреспондента «Петербургских новостей».
– Яков Сергеевич, скажите, как отнесся к известию о скоропостижной кончине своего помощника ваш коллега из Комиссии по делам образования Игорь Поливанов?
Выслушав вопрос, Зотов облизнул губы и потупил глаза.
– Это был удар. Настоящий удар. И не только для Игоря – для всех нас. С трудом верится, что этот полный энергии человек болел. Мы много работали, и Владимир всегда кипел энергией. Он, можно сказать, целиком и полностью курировал все вопросы, касающиеся реформы средней школы, особенно в части работы в регионах России. Ведь одно дело столицы – здесь у нас и гимназии, и лицеи, а в глубинке у учителей просто опускаются руки…
– То есть его смерть показалась вам неожиданной и странной? – Саша не дал депутату уйти в сторону и начать пространное и бесконечное повествование о проблемах народного образования в России на рубеже тысячелетий.
– Более чем странной, мы просто растерялись. Никогда никаких жалоб, никакой гипертонии – и вдруг инсульт. Странная смерть…
– Вот оно! – Саша остановил магнитофон, надавив на кнопку «пауза». – Слушай внимательно. Дальше – больше…
– И в такой момент, когда объявляли итоги выборов… – Маневич опять запустил плейер, теперь в динамике звучал его же голос.
– Не думаю, что это связано. Игорь Поливанов баллотировался как одномандатник. Хотя ходят разные слухи… Многие подозревают, что он умер не своей какой-то смертью.
Лизавета кожей почувствовала, как напрягся Маневич, хотя оператор держал в кадре только лицо думца.
– И вы тоже так думаете? И Поливанов, его шеф?
– Да, – ответил Яков Сергеевич с несвойственной ему лаконичностью. Уголки губ депутата поползли вниз, по лицу было видно, что разговор с корреспондентом его уже не радует. А ведь он всегда так открыт для прессы, так старается держать хвост пистолетом! Саша продолжал давить:
– А что тогда делал его помощник в парламентском центре?
– Он выполнял особое поручение Игоря. Какое точно – я не знаю. Игорь не говорил…
Саша остановил магнитофон и победно посмотрел на Лизавету. Она молчала. Саша уже почти кричал, правда, шепотом:
– Ты видела? Ты его когда-нибудь таким замкнутым видела? Он аж лицом переменился и на меня смотрел, как на врага народа, будто я в подручных ходил не то у Бухарина, не то у Берии! Ну-с, не странная ли история? Столько секретов, неведомое поручение, неожиданная смерть, причем «не своя»… А ты твердишь, что нет сюжета. Да сюжет лежит перед тобой на блюдечке с голубой каемочкой!
– Сюжета нет… – Лизавета сама нажала на кнопку возврата, повернула ручку громкости. И снова голос Зотова:
– …Никаких жалоб, никакой гипертонии – и вдруг инсульт…
– Он сказал «инсульт»… А мне Валерий Леонтьевич говорил – «инфаркт»… От чего же умер этот помощник?
– Вот видишь, я тебе о том и твержу! – немедленно зацепился за ее слова Саша.
– Не вижу, в упор не вижу ничего, кроме самолюбования Зотова и твоего самоупоения на пустом месте. |