— Это, наверное, Муравьев придумал? — вдруг спрашивает Катаюмова.

Валерка молчит, и Муравьев тоже ничего не говорит.

— У Кости пройдет грипп, тогда он что-нибудь получше придумает, — говорит Катаюмова и уходит.

Муравьев шагает к своему дому и думает: почему она считает, что Костя умнее, чем он, Муравьев? А может быть, как раз Муравьев и есть самый умный? Ну, если не самый умный, то и не самый глупый, во всяком случае. Он достает блокнот, ручку и записывает адрес ветерана, который должен вернуться домой через два месяца. Два месяца — это, конечно, очень долго, но пройдут же они когда-нибудь.

*  *  *

В школьном зале патефон играет танго «Брызги шампанского». Пластинка шипит; наверное, иголка притупилась за этот долгий прекрасный вечер. Кончена школа. Поверить в это трудно: десять лет ты был школьником, а теперь кто ты? Неизвестно!

Юра не умеет танцевать, он стоит у патефона, меняет пластинки, смотрит, как танцуют другие. У Сашеньки Седовой толстая белая коса лежит на спине, а Сергей ведет Сашу так осторожно, что коса даже не качнулась ни разу. Валентина танцует с Севкой по прозвищу «Севрюга». У Севки длинные губы вперед трубочкой, а глаза расставлены далеко, почти по бокам головы. Он похож на большую рыбу.

Рядом с Юрой две девочки из параллельного класса говорят:

— Я в медицинский. А ты?

— Хочу стать артисткой.

Юра думает о своем. Многие девочки хотят стать артистками. Вот Лиля наверняка не собирается в артистки, хотя с ее красотой ее бы приняли без разговоров.

— Артисткой! Правда?

Юра искоса смотрит: тощие плечики, веснушки сквозь пудру, белые брови.

— А что? Любовь Орлова тоже когда-то училась в школе, а теперь?

— Ну, Любовь Орлова!..

— Смотри, смотри, Варвара танцует!

Легкая, тоненькая учительница танцует с толстым географом. Он легко поворачивает ее, склонив голову, смотрит на ее румяное молодое лицо, потом отводит ее к роялю и, почтительно склонив свою совершенно голую блестящую голову, целует ей руку.

— А географ-то! — шепчутся за Юриной спиной девчонки. — И костюм новый.

— Перестаньте шептаться, — смеется географ. — Ну неужели вы до сих пор не усвоили — я все всегда слышу. Географ знает все.

Его хорошо поставленный учительский голос перекрывает звуки патефона, гул и смех. Все поворачиваются к нему. А он говорит:

— Вижу вас всех насквозь, мои дорогие. И ваши хитрости не такие уж хитрые, и ваши невыученные уроки, и несделанные контурные карты — все знаю. Все вы, в общем-то, лентяи и хитрецы. И мне хочется сказать вам на прощание — расставаться с вами жаль. Да, жаль.

Михаил Андреевич отворачивается от всех, достает из кармана сверкающий белизной платок, но вытирает не лицо, а лысину.

— Музыка! Вальс! — кричит распорядитель вечера Севрюга.

И закружились, закружились по залу пары. Нарядные, не похожие на себя вчерашних девочки. А мальчишки в новых костюмах, в пиджаках, при галстуках. Все какие-то взрослые, новые. И Варвара Герасимовна в синем платье в белый горошек. Волосы гладко причесаны, а сзади пучок. Почему-то все учительницы любят такую прическу. Но Варваре Герасимовне она идет, оказывается. И платье красивое, и туфли на высоких каблуках. Юра привык, что учителя не такие же люди, как все. Они во всем другие — учителя. Юра помнит, как он, когда был третьеклассником, встретил Варвару Герасимовну в керосинной лавке. Она вышла с большим жестяным бидоном, кивнула ему.

«Добрый вечер, Юра».

А он стоял в оцепенении несколько минут, не мог успокоиться — учительница покупает керосин! Учительница у себя дома зажигает примус, готовит обед, как его, Юрина, мама, как соседка тетя Дуся.