Изменилась, конечно. Но глаза все те же — светлые, прозрачные, в них вопрос. И молчит — такая же молчаливая, как в детстве? Или стесняется.
— Лиля, я часто вспоминал тебя, очень часто. Деревня Пеньки, помнишь? У вас на даче был самовар. И гамак. А ты собирала шишки около нашего лагеря. С тобой была еще одна девочка, двоюродная сестра, не помню, как ее звали.
— Клава, — говорит Лиля.
И сразу все возвращается. Радость и близость. Не виделись долго, но это, наверное, не самое главное — сколько не видеться. Самое главное — что пропала отчужденность, вернулась Лиля, та Лиля, о которой он не забывал все это время.
Они шли вдоль трамвайной линии и прошли уже две остановки. Снова подошел трамвай. Лиля вопросительно посмотрела на Юру, он понял, что она торопится.
— Лиля, подожди следующего. Не уезжай. Мне завтра — с вещами.
— А мне сегодня, — как-то легко сказала она. Как будто в этом не было ничего особенного.
Лиля уходит на фронт. Девочка из летней сказки.
— Почему? — глупо спрашивает он и сам понимает, что вопрос глупый. — Почему — тебе?
— Я окончила школу связисток, вчера был последний экзамен. А сегодня нас увозят.
— Во сколько?
Найти и сразу потерять! Светлые волосы развевает ветерок, дующий из переулка. И тополь шумит листьями. А Лиля сегодня — сегодня! — уедет воевать. Лиля — туда, где опасно.
— Ночью, в двенадцать тридцать. С Киевского.
— Я пойду тебя провожать, — говорит он твердо, — я подарю тебе цветы.
Она посмотрела ему в лицо, улыбнулась. Так улыбается только один человек на земле — Лиля. Ее улыбка освещает не только лицо, но и все вокруг.
— Цветы. Где же ты возьмешь цветы?
Мимо них прошли четыре девушки в пилотках, в гимнастерках, в темных юбках и тяжелых сапогах. Они несли длинный серебристо-серый аэростат. Он плыл над их головами, а девушки из службы противовоздушной обороны держали его за толстые веревочные петли.
— Мы в армии служим, а парни по улицам с блондинками гуляют! Несправедливо, девочки! — крикнула самая маленькая, кургузенькая девушка и первая засмеялась.
И остальные три засмеялись. Юра смутился, а Лиля вдруг взяла его за руку. Теплая, мягкая, узкая ладонь Лили.
— Я подарю ей цветы! — крикнул вслед уплывающему по Мещанской аэростату Юра.
Они не ответили. Увели своего серебряного слона.
— Где же ты возьмешь цветы, Юра?
Он не знал, где продают цветы, и не знал, продают ли их во время войны. Чужое открытое окно на первом этаже. Горшок с зеленым кустиком, листья, похожие на кленовые — зубчиками.
В окно выглянула старуха:
— Вам чего?
— Цветок ваш понравился, — сказал Юра. — Подарите нам цветок.
Старуха смотрела сурово. Оглядела Лилю, Юру, опять Лилю.
«Не даст», — подумал Юра.
— Бери, — махнула рукой старуха.
Юра схватил горшок.
Прошли несколько шагов, он протянул горшок ей:
— Дарю тебе, Лиля, цветы. Сказал, подарю — и дарю. Ты мне всегда верь.
Это было сказано очень серьезно, это было так важно: «Ты мне верь».
И она почувствовала важность этих слов, сказанных не только про чахлый цветок с бледными листьями, похожими на кленовые, на тонком стебельке.
— Выпросил, — Лиля покачала головой, — нехорошо.
— Мне он нужнее.
Она прижала коричневый горшок к груди, листья щекотали ее щеку.
Они долго ходили по городу и носили с собой цветок.
В незнакомом переулке Лиля подняла с земли кусок известки, написала на темно-красной двери:
«Здесь будет наша встреча». |